"ЗАПИСКИ РЕЗИДЕНТА"
Красная звезда, Москва, 20.12.2005 г.
Полковник в отставке Иван ДЕДЮЛЯ. Москва
С ветераном Внешней разведки полковником в отставке Иваном ДЕДЮЛЕЙ читатели
"Красной звезды" познакомились в дни празднования 60-летия Великой Победы,
когда наша газета опубликовала его очерк-воспоминание "Шли на битву партизаны"
(7 мая 2005 г.). Однако не только этот материал вызвал читательский интерес,
но и судьба самого Ивана Прохоровича. Ведь он в послевоенные годы стал
дипломатом, затем перешел на службу в Первое главное управление КГБ при Совете
Министров СССР, возглавлял резидентуру советской разведки в Израиле, был
помощником председателя КГБ СССР по разведке.
Мы предлагаем вниманию читателей отрывки из воспоминаний Ивана Прохоровича.
Разведчиками не рождаются
До прихода в Первое главное управление КГБ у меня было весьма смутное
представление о внешней разведке и противоречивое отношение к органам
государственной безопасности. В памяти крепко осели трагические 1936-1938
годы, когда по доносу-фальшивке какого-то негодяя в одну ночь были арестованы
лучшие представители профессорско-преподавательского состава Могилевского
пединститута, студентом которого я в то время был. Помнились и другие примеры
необоснованных репрессий, а также ставшие известными черные дела Берии и его
подручных. Все это не могло не отразиться на моем восприятии органов
безопасности, и, когда в 1954 году в одном из кабинетов на Старой площади мне
было сказано о "высоком доверии партии" и предложено перейти из МИДа на работу
в КГБ, я оказался в затруднении. В МИДе, где я работал с 1947 года после
окончания Высшей дипломатической школы (ныне — академия), был уже приобретен
немалый опыт, открывались перспективы. Ранг и должность первого секретаря
давали возможность приложить к делу свои знания и способности. В 1954 году
вышла моя брошюра "Германский вопрос и обеспечение европейской безопасности",
и были планы развернуть ее в кандидатскую диссертацию. И вдруг — на Старой
площади мне было сказано о "высоком доверии"... Ответ просили сообщить по
телефону через два дня.
Неспокойно было на сердце. Я был на распутье. Пройденный жизненный путь от
мальчишки из многодетной семьи белорусского землепашца на Случине до вершины
мечты молодежи — дипломата Великой Державы отдавал в моем сознании
предпочтение работе в высотном здании на Смоленской площади, но в сознании
давал знать о себе червь сомнения — правильно ли предпочитать достигнутое
благополучие переходу в то ведомство, которому предстояло изжить в своих делах
бездушие к человеку, неуважение к закону и прочее, что компрометировало КПСС и
Советскую власть... Что же будет с этим ведомством, думал я, если не вдохнуть
в него свежую здоровую струю, не влить туда "праведную кровь"?
О хитром деле невидимого фронта мне было известно немного больше того, чему
научила жизнь на переднем крае в борьбе против гитлеровцев в годы Великой
Отечественной войны. Тогда я постиг истину, что разведка — не только ум,
глаза, уши и компас командования, но это и грозная сила, способная творить
чудеса: одержать победу в бою, разрушить мосты и бетонные стены, разбить
рельсы, свалить эшелоны... Мне стало известно и то, что сила разведки — в
кадрах, что ее детонатором являются живые люди — умные, сильные, стойкие,
мужественные и бесстрашные патриоты Отчизны.
Подумав, я пришел к выводу, что следует пожертвовать насиженным и обогретым
местом в здании на Смоленской и согласиться с предложением, сделанным на
Старой площади. Так я стал сотрудником ПГУ КГБ при СМ СССР, никогда о том не
думая и не гадая. Воистину разведчиками не рождаются, а становятся.
Настал день, когда я с разовым пропуском оказался в 5-м подъезде учреждения, о
котором одни говорили с глубоким уважением, другие — со страхом и слезами на
глазах. С большим волнением и настороженностью открывал я массивную дверь
здания на площади Дзержинского. За дверью на меня пахнуло не тем воздухом,
которым я дышал во владениях МИД на Кузнецком мосту, а затем на Смоленской
площади. Здесь душа бывшего гвардейца сразу почувствовала военный стиль жизни
ведомства: все на своем месте, ничего лишнего, повсюду чистота и порядок.
Рабочий день начинался без суеты и шума. Погрузившись в свои мысли, сотрудники
спешили к рабочим местам. Приветствие — кивок головы и сдержанная улыбка. У
лифта спокойная цепочка сотрудников, негромкий разговор да шорох
просматриваемых газет. Никаких зловещих следов ежовщины и бериевщины я не
приметил, но какая-то строгость и сдержанность в поведении людей обращали на
себя внимание. Позже я понял, что это объяснялось спецификой и характером их
работы...
Кабинет начальника спецуправления. Новобранцев принимал полковник А.М.
Коротков — высокий человек со спортивной фигурой, много лет проведший на
нелегальной работе в фашистском логове. Сосредоточенные, умные глаза
Александра Михайловича пробежали по нашим лицам. Доброжелательная улыбка и
спокойный грудной голос расположили нас к этому человеку. Несколько фраз он
произнес на чистом немецком языке, это еще больше подняло наше уважение и
симпатию к нему. Кратко ознакомив с характером работы спецуправления, Коротков
сообщил о направлении нас на трехмесячные курсы для овладения мудростью
разведывательного искусства и выразил уверенность, что мы оправдаем высокое
доверие практическими делами...
Несколько слов о работе
После непродолжительной стажировки в оперативном отделе разведки и Консульском
управлении МИД СССР, а также ознакомления с порученным мне участком работы я
вместе с семьей прибыл в Вену, утопавшую в золоте осенней листвы.
Город с его королевскими дворцами и ухоженными парками, чистыми улицами,
покладистыми и обходительными жителями произвел на меня приятное впечатление.
Разрушительный смерч войны милостиво обошелся с австрийской столицей — в
апреле 1945 года воины Красной Армии штурмовали ее без применения авиации и
крупнокалиберной артиллерии. Город был спасен от разрушения ценой жизней сынов
и дочерей нашей Отчизны. Австрийцы в беседах с советскими людьми проявляли
понимание этого и выражали глубокую признательность командованию и войскам за
спасение столицы.
Расположение столицы Австрии в центре Европы, а также нейтральный статус
государства создавали благоприятные условия для деятельности разведок как
западных, так и восточных стран. Этим активно пользовались обе стороны.
Забегая вперед, отмечу, что моя работа по линии внешней разведки оценивалась
руководством ПТУ и КГБ положительно. Мне удалось пополнить ее агентурный
аппарат довольно авторитетными и ценными источниками информации. От них были
получены серьезная информация по главному противнику, а также сведения,
позволившие выйти на след опасного агента противника. Были и другие материалы,
документы и дела государственной важности...
По понятным причинам о приобретенных мной источниках разведывательной
информации я не могу писать, однако отмечу, что в моей работе не было места ни
шантажу, ни подкупу, ни принуждению или чему-либо подобному... Решающую роль в
этом сложном деле, по-моему, играет правильный подбор объекта разработки и
ключа к сердцу и уму этого человека. Психологический фактор — важнейший
элемент деликатного процесса... Считаю также необходимым отметить, что своей
деятельностью как разведчик не нанес ущерба нейтральной Австрии и ее народу. В
работе уважал и оберегал нейтралитет этой страны, гарантированный, в
частности, и Советским Союзом, дорожил гостеприимством австрийского народа.
Австрийцы отвечали мне тем же.
Вена в те годы являлась центром, где решались многие вопросы европейской и
мировой политики. Во дворцах австро-венгерских монархов почти ежемесячно
проходили различные международные конференции, сессии, симпозиумы, встречи
государственных деятелей Европы, Америки, Азии, Африки. Проводившиеся
мероприятия представляли, естественно, большой интерес и для нашей страны. Это
обязывало резидентуру и ее сотрудников своевременно добывать достоверную
информацию по злободневным вопросам и направлять ее в Центр.
Добывать информацию, как известно профессионалам, непросто. Особенно нелегко
это оказалось для меня: свою разведработу в Австрии я начинал практически с
чистого листа, если не считать переданных мне на связь двух "иждивенцев"
разведки, "липачей", от "помощи" которых по моему предложению в 1958 году
резидентура и Центр отказались...
Официальный визит
За время работы в Австрии мне посчастливилось быть очевидцем, а иногда и
участником исторических событий, встречаться с государственными деятелями
многих стран, в том числе и Советского Союза. Остановлюсь на некоторых
событиях и лицах...
Я дважды находился в составе группы посольства и резидентуры, обслуживавшей визиты главы советского государства Н.С. Хрущева в Австрию. Мне приходилось не только бывать рядом с Хрущевым, Косыгиным и сопровождающими их министрами, но и беседовать с ними. Тяжелым грузом легла на сердце встреча с Никитой Сергеевичем в отеле на берегу живописного озера неподалеку от Зальцбурга. После ознакомления с информацией, доставленной мной и моим коллегой из посольства, Хрущев пригласил нас в буфет с изобилием спиртных напитков, вин и холодных закусок. Мы подошли к стойке, Хрущев собственноручно наполнил французским коньяком три тонких стакана и предложил выпить за здоровье присутствовавших. Вдруг за спиной раздался игривый голос министра культуры Е.А. Фурцевой:
— Никита Сергеевич, и я хочу с вами выпить!
Хрущев повернулся всем корпусом в сторону спешившей со второго этажа Фурцевой, его лицо расплылось в добродушной улыбке:
— Присоединяйся, Катя, веселее будет.
Я и мой коллега скромно отошли в сторону. Хрущев, забыв о нас, наполнил коньяком стакан и для министра культуры, они чокнулись и осушили стаканы до дна. Хрущев раскраснелся, повеселел. Потом снова налил по половине стакана себе и Екатерине Алексеевне, взял третий стакан и также до половины наполнил его коньяком.
— Я хочу поднять бокал за здоровье моего друга канцлера Рааба. Где же он, почему его здесь нет?
В зале наступила тишина. Наконец шеф протокола австрийского МИД подошел к Хрущеву и сказал, что канцлер чувствует себя неважно и отдыхает. При этом взволнованным голосом он сообщил, что врачи запретили канцлеру употреблять спиртное. Хрущев видимо, не поверил австрийскому дипломату и настойчиво потребовал к себе Рааба... Советские и австрийские дипломаты растерялись. Какое-то время стояла полнейшая тишина. Вскоре канцлер появился у стойки, молча выслушал маловразумительный тост Хрущева и с трудом сделал глоток из стакана... Через минуту австрийцы унесли его на второй этаж...
— Музыку! — закричал хмельной Никита.
— Музыку! — вторила ему Екатерина.
Зазвучала музыка, затопали и заплясали вершители судеб великой державы и
многомиллионного народа. Я впервые видел вакханалию высоких по своему
положению людей и с трудом верил своим глазам. Сердце сжималось от стыда и
негодования. Пляски продолжались до полуночи. В голову невольно приходили
крамольные мысли: как партия и все мы допустили таких людей до вершины власти?
- возмущался и недоумевал я. В ту кошмарную ночь мне стало ясно, что Хрущев
был не таким партийным и государственным деятелем, каким мы представляли его
до смерти И.В. Сталина. И не ошибся.
Бессонница
Всю ночь после этой встречи я не смыкал глаз. Тревога за Отчизну и ее будущее
терзала мою душу. Голову сверлили мысли об активизации шпионской и иной
подрывной деятельности спецслужб США и их европейских союзников по НАТО против
нашего государства. Невольно вспомнилось выступление Черчилля в Фултоне,
ратовавшего за подготовку новой агрессии против Советского Союза с участием
недобитых гитлеровцев.
Вспомнилась и директива совета национальной безопасности США № 20/1 "Цели США
в войне против России", ставшая известной из выступления главы
шпионско-подрывного центра США А. Даллеса. В ней, в частности, говорилось:
"Окончится война... и мы бросим все, что имеем... на оболванивание и
одурачивание людей! Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению:
посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их
в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих
союзников в России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по
своему масштабу трагедия самого непокорного на земле народа, окончательного,
необратимого угасания его самосознания. Литература, театры, кино — все будет
изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем
всячески поддерживать и поднимать так называемых "художников", которые станут
насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма,
предательства — словом, всякой безнравственности.
В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Честность и
порядочность будут осмеиваться... превратятся в пережиток прошлого. Хамство и
наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, предательство, национализм и
вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, — все это
мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым
цветом... Будем бороться за людей с детских лет, главную ставку всегда будем
делать на молодежь, станем разлагать, развращать ее. Мы сделаем из них
циников, пошляков, космополитов..."
В ту же кошмарную ночь мне вспомнилась информация нашего источника, связанная
с директивой совета национальной безопасности США № 20/1. В информации, в
частности, указывалось о выделении дополнительных многомиллиардных
ассигнований ЦРУ для усиления и развертывания враждебных акций "по взрыву
Советского Союза изнутри".
Особое внимание обращалось на активизацию шпионско-подрывной деятельности НТС,
ОУН, сионистских и иных пропагандистско-диверсионных центров на территории
РСФСР (Москва, Ленинград), Украины, республик Прибалтики, Закавказья и
Юго-Восточной Азии, а также на приобретение среди верхушки
партийно-государственных аппаратов "агентуры влияния". Именно тогда Запад
наряду с "холодной войной" приступил к широкомасштабной
информационно-психологической войне, которую также не оценили должным образом
в Кремле.
Всему миру в те годы было известно, что по сценарию ЦРУ и на доллары США готовились и проводились контрреволюционные мятежи в Венгрии, Чехословакии, Польше и в ГДР. Кстати, Никита Хрущев был не только очевидцем кровавых оргий фашиствующих националистических и уголовных элементов, но и являлся одним из активных их укротителей. Поэтому я полагал, что Хрущев, как глава государства, должен был бы понимать ситуацию и извлечь уроки, сделать для себя нужные выводы. Да и сама жизнь должна была научить его уму-разуму. Однако во второй половине 1950-х годов стало очевидным, что этого он не сделал...