НЕЛЕГАЛ НЕ ЛЮБИЛ ВСТРЕЧ
Российская газета — неделя, Москва, 17.12.2009 г.
Николай ДОЛГОПОЛОВ
20-го — День работника органов безопасности,
а 21-го — 75 лет Герою России полковнику СВР Алексею Козлову.
История Алексея Михайловича Козлова для разведки абсолютно нетипична.
Позади почти 18 лет за кордоном и поездки по восьми с половиной
десяткам стран. Ни единой ошибки, но в 1980-м арест в ЮАР. Два года
допросов, пыток, камера смертников, полная безвестность и в 1982-м — обмен
на 12 чужих шпионов. Возвращение в Москву, работа в Центре, снова
исчезновение: еще 10 лет в нелегальной разведке, в неизвестных краях и
весях. И присвоение звания Героя России.
Мы познакомились с Алексеем Михайловичем в ноябре 2005-го. И с тех
пор картина его нелегальной жизни там — сначала с липовым, а затем и
настоящим западногерманским паспортом — слегка приоткрывается — в пределах
им же дозволенного. Ответы Козлова, иногда даже подробные, на десятки, если
не сотню, моих вопросов записаны и расшифрованы. Алексей Михайлович точно
знает, что можно, а чего совсем нельзя. Быть может, воспользуюсь этими
монологами для более точной картины от действительно первого лица.
Начну с одной из огромных удач Козлова. В 1978-м разведчику,
работавшему по кризисным точкам и по странам, с которыми у нас не было
дипломатических отношений, удалось узнать: в ЮАР изготовлена атомная
бомба.
Бомба под шампанское
Я приехал в Блантайр. Это Малави, единственное африканское
государство, признавшее ЮАР с его апартеидом. Белые, там живущие, между
собой быстро сходятся, возникает как бы их закрытый для остальных клуб. А
свежее лицо, да еще немец из ФРГ... этому можно рассказать абсолютно все,
секреты — твои. Поэтому я как-то случайно вроде бы завел разговор, что
вот, думали, ЮАР тоже имеет атомную бомбу, а оказалось — нет. И одна
пожилая, чуть не дремавшая женщина открывает глаза и рот: почему же нет?
Мы еще в декабре 1976-го вместе с людьми из Израиля обмывали ее испытания
здесь, у нас, французским шампанским. Женщина назвала мне имя, фамилию. До
выхода на пенсию и переезда в Малави трудилась она в ЮАР секретаршей
генерального директора атомной научно-исследовательской лаборатории в
Пелендаба. Я тут же моментально сообщил в Центр. Потом мне рассказывали,
что ночью вызывали даже начальников управлений и отделов, обсуждали.
Бывали удачи, бывали.
Ностальгия под запретом
Мы с женой, а потом и двумя детьми, родившимися в ФРГ в январе и
декабре 1965-го, никогда в жизни не разговаривали там по-русски — ни дома,
нигде — ни единого русского слова. Только по-немецки. Никогда не слушали
русского радио, не смотрели русского телевидения, не видели русских
фильмов. Никогда и ничего не читали по-русски. И еще долго потом я читал
только по-немецки, по-английски или по-французски. На родном — не мог.
Надо было держать себя в руках — не пить до такой степени, чтоб хотелось
выругаться по-русски. Нет, я настроил себя так, что если уж на то пошло,
то действительно не тянуло к русскому языку.
У меня за долгие годы не было личных встреч. А в Италии, я был 10 лет
прописан в Риме, всего две. Приезжали из Центра. Были личные встречи только
тогда, когда я выезжал в какую-то другую нейтральную страну. А в
государствах со сложной оперативной обстановкой, по которым я потом
работал, — никаких. Никогда в жизни не был в советских посольствах -
нельзя ни в коем случае. И если б я к этому стремился, меня надо было б
гнать со службы — только и всего. Ведь наши товарищи, работающие в
посольствах, находятся под жестким наблюдением.
Я не любил личных встреч, не любил общаться. Еще неизвестно, кто кого
и куда приведет. Правда, однажды в городе А или Б возникла резкая
необходимость встретиться с одним человеком, который вел меня лет десять.
Я разрисовал все стены (условные знаки ставятся, как правило, мелом в
заранее оговоренных местах. — Авт.) около резидента. Но на связь не вышли.
Этот человек, как я потом узнал, подумал, что ошибка: "Алексей не любит
личных встреч".
Все эти годы я был один. Естественно, один. А вокруг было много
иностранных друзей. Они меня, конечно, знали как немца, и знали абсолютно
всё. Кроме одного-единственного: кто я на самом деле. И потому я с ними
никогда больше не встречусь. Нельзя.
А ностальгия — она есть всегда. Центр вызывал, я приезжал сюда в
Москву, отдыхал.
Привет от Гордиевского
Расскажу я вам такую штуку. Отпуск у меня начинался в январе, и
приехал я после Тегерана как раз под Новый год в Копенгаген. Там на
встрече с резидентом дал я ему свой железный паспорт, с которым я все
время ездил, а от него получил другой. Резидент поздравляет меня с Новым
годом и награждением знаком "Почетного чекиста". И добавляет: "Поздравляет
тебя еще один общий знакомый, который здесь". Я спрашиваю: а кто это -
такой общий знакомый? Он говорит: Олег Гордиевский. Я ему: откуда
Гордиевский знает, что я здесь, ведь я сам о том, что должен быть в Дании,
узнал три дня назад. Ты, что ли, ему сказал? Или что, показал ему вот этот
мой документ? Олег Гордиевский был тогда в Копенгагене его замом. Вот вам
пожалуйста: нельзя нелегалу общаться со своими коллегами из резидентуры.
Долго не мог понять, почему меня арестовали. Обменяли в 1982-м, а
предатель Гордиевский сбежал в Англию в 1985-м. Тогда мы умножили два на
два и получили искомый результат.
Мучили меня крепко. В Претории сразу начались допросы — велись пять
дней абсолютно без перерыва. Я иногда даже засыпал под мордобой. Была у
них одна интересная забава. Недаром у следователя на стене висел портрет
Гитлера — добротный такой, с хорошо выписанными усиками. Битье, пытки для
них — явление нормальное. Мне за стулом с вогнутой спинкой стягивали
наручниками руки. И достаточно было ткнуть в меня пальчиком, как я падал.
А пол — бетонный. И на пятый раз, когда падаешь, теряешь сознание. Или
заставляли стоять, однажды простоял я 26 часов. Стой — и все, ни к чему не
прислоняйся. Потом повели в туалет, и там я грохнулся, потерял сознание. Я
им ни слова, но как-то показали мне фотографию. На ней я с женой. Кричат,
не переворачивай, но успел перевернуть: подпись на латинском "Козлов
Алексей Михайлович". И тогда я сделал первое и последнее признание: "Я
советский гражданин. Больше ничего говорить не буду".
Гордиевский работал на англичан. По их наводке и арестовали. Они меня
допрашивали относительно корректно, хотя жестко, но цивилизованно, без
побоев, но долго, как долго. Американцы, итальянцы, французы приходили -
всегда хорошо одетые. Из Израиля прибыл одессит Жора со своим детектором
лжи. Начал с оплеухи. В ЮАР, между прочим, к нему с презрением. Уезжали
все ни с чем.
Сидел я потом в камере смертников. На стенах камеры последние слова
обреченных. Тут я много чего начитался. По пятницам в пять утра меня
водили на казни. Перед смертью белому давали съесть целую курицу. Черному
- половину. Апартеид. Виселица на втором этаже, затем люк опускался,
человек падал.
Дети были не в курсе
Сын с дочерью, конечно, вообще ничего не знали, а уж русского языка -
совсем. Мы же немцы, живем в ФРГ. Потом мне предложили место директора
крупной химчистки в одной из стран Бенилюкса. Пролетел год, и дети между
собой заговорили по-французски, с нами — по-немецки. Однажды они провели
короткое время в СССР, затем жену с ними вместе пригласили в ГДР. Нет,
русский язык им не давали выучить.
Крестным отцом дочери стал бывший офицер СС, который в свое время
воевал у нас, в России. Потом, это было в ФРГ, мы сдавали официальные
данные, кто крестный. Так было надо.
А вот когда жена заболела и мы детей привезли в Советский Союз,
ребята пошли в ведомственный детский сад, который принадлежал нашей
службе, и где-то там месяца через 2-3 проблем с русским языком у них уже
не было. Французский они очень быстро и прочно забыли, правда, немецкий
помнят.
Но умерла жена. И пришлось мне отдавать детей в наш интернат. Сижу в
ночь перед отъездом туда, пришивая им метки на вещи. Тяжело. Утром приехал
с цветами, преподнес учителям. И до свидания, мои ребята. Отец мой умер, и
знаете, именно в день моего ареста от разрыва сердца.
Нелегал обязан держаться
Но я нелегал, и если я два года живу за границей и все это время
думаю только о семье, детях, а о работе из-за всех этих переживаний
вспоминаю мало, то тогда надо возвращаться. Живи дома, прекращай работу.
Однажды Юрий Иванович Дроздов давал мне задание: ты летишь в Г., тебе
нужно высадиться в Б. и за неделю сделать одну очень важную вещь. Я ему:
Юрий Иванович, как вы это себе представляете? Я ведь в Б. никогда не был.
Да еще за неделю. А он мне говорит: а почему это я себе должен
представлять? Я — начальник нелегальной разведки, а ты кто? Ты — нелегал.
Я тебе даю задание, и ты езжай, представляй себе. И Дроздов полностью
прав. Зачем мы тогда существуем, для чего нужны, если не можем. Мы должны
работать всей душой. Все вкладывать. Я вам про свою семью и детей. Но,
бывало, возвращаются люди из какой-то далекой страны после многих лет
домой, в Россию. Сыну 14 лет, дочери — 17. Дети приезжают и узнают, что
никакие они, скажем, не латиноамериканцы или американцы, канадцы,
англичане, а русские. Вот где шок.
Но мы нелегалы, знаем и другое.
Обмен неминуем
Не было ни единого случая, начиная еще с Абеля — Фишера, чтобы
товарища не выручили. И когда давно был на подготовке, мои первые
руководители, бывшие командиры партизанских отрядов, подпольных групп на
территории противника, мне говорили: что б с тобой ни случилось, учти,
домой вернешься в целости и сохранности.
В 1982-м я и вернулся. Меня обменяли в Германии на целый автобус -
одиннадцать шпионов, которые сидели в ГДР, плюс армейский офицер ЮАР,
пойманный кубинцами в Анголе (генерал-майор Юрий Дроздов: знали б, на кого
меняют, попросили б больше. — Авт.). За ними ехал целый автобус с их
вещами, у некоторых по три чемодана. Я налегке. Действительно налегке. При
аресте весил 90 кило, при обмене 57 плюс пластиковый мешочек с ремнем от
тюремных штанов и машинка для скручивания сигарет, мне ее заключенные
подарили.
Снова в разведку
Я после возвращения проработал у нас в Москве. Отличные ребята в моем
отделе. Делали важное дело. Но потом загрустил. Пришел к Юрию Ивановичу
Дроздову, поразмышляли. И я еще 10 лет в нелегалах. Где, когда, не
спрашивайте, не будет ответа. Сейчас работаю в СВР. Вот и все.
Анекдот от Козлова
Был я как-то в ЮАР. Попал в джунгли, где ждал одного своего знакомого. Жил в хижине из прутьев, на ночь положил свой бритвенный прибор и пояс от джинсов с медной пряжкой на плетеный стул, утром просыпаюсь и вижу в хижине пару серых обезьян-павианов. Пряжка ремня заблестела от луча солнца, потом — бритва. И один из павианов бритву — хвать. Короче, больше трех недель я потом не брился, борода отросла здоровая.