Мстислав Ростропович в «Хронике» и на мраморе
Пост о «Хронике текущих событий» почти всегда пишется в надежде на отклики волонтеров или тех, кто может помочь этому проекту как респондент или эксперт, не только в исторических проблемах, но и, например, в вопросах вики-форматирования и программирования (об этом был даже специальный пост http://memo-projects.livejournal.com/560 06.html даже с двумя адресами: memo.projects@gmail.com; bav1978@yandex.ru).
Ведь для добровольной помощи в этом проекте – простор. И даже есть какая-то уверенность, что сообщения «Хроники» о музыке и музыкантах специально не изучались:).
РОСТРОПОВИЧ МСТИСЛАВ ЛЕОПОЛЬДОВИЧ (1927-2007), виолончелист, дирижер, общ. деятель (Москва); Сталинская и Ленинская пр. (1951, 1964), Народный артист СССР (1966); друг А.И. СОЛЖЕНИЦЫНА, выступал в его защиту (1970); подвергался преследованиям: препятствия в концертной деятельности и гастролях, запрет на выступления по радио и телевидению. Выехал из СССР на гастроли (1974), лишен сов. гражданства (1978, восст. в 1990). Умер в Москве, похоронен на Новодевичьем кладбище.
Справке из указателя не передать того изумительного обаяния, которое излучал этот человек. Его образ мастерски схвачен в анекдоте, сохраненном Довлатовым…
Так помнилось до того, как удалось заглянуть в «Соло на ундервуде». Но, увы, там главным действующим лицом оказался Рихтер. Выбрасывать анекдот стало жалко:
Министр культуры Фурцева беседовала с Рихтером. Стала жаловаться ему на Ростроповича:
– Почему у Ростроповича на даче живет этот кошмарный Солженицын?!
Безобразие!
– Действительно, – поддакнул Рихтер, – безобразие! У них же тесно.
Пускай Солженицын живет у меня... (http://lib.ru/DOWLATOW/dowlatow.txt)
16 выпуск «Хроники» (1970 год) сообщил именно об участии Мстислава Леопольдовича в судьбе писателя, там был процитирован текст его письма в защиту Александра Исаевича:
«31 октября в ответ на газетную кампанию главным редакторам газет "Правда", "Известия", "Литературная газета", "Советская культура" открытое письмо написал МСТИСЛАВ РОСТРОПОВИЧ. "Хроника" приводит это письмо с незначительными сокращениями.
"...На моей памяти уже третий советский писатель получает Нобелевскую премию, причем в двух случаях из трех мы рассматриваем присуждение премии как грязную политическую игру, а в одном (Шолохов) – как справедливое признание ведущего мирового значения нашей литературы.
Если бы в свое время Шолохов отказался бы принять премию из рук, присудивших ее Пастернаку "по соображениям холодной войны", я бы понял, что и дальше мы не доверяем объективности и честности шведских академиков. А теперь получается так, что мы избирательно то с благодарностью принимаем Нобелевские премии по литературе, то бранимся. А что, если в следующий раз премию присудят т. Кочетову? Ведь нужно будет взять?! Почему через день после присуждения премии Солженицыну в наших газетах появляется странное сообщение о беседе корреспондента "Икс" с представителем секретариата СП "Икс" о том, что вся общественность страны (т.е., очевидно, и все ученые, и все музыканты и т.д.) активно поддержала его исключение из Союза писателей? Почему "Литературная газета" тенденциозно подбирает из множества западных газет лишь высказывания американской и шведской коммунистических газет, обходя такие несравненно более популярные и значительные коммунистические газеты, как "Юманите", "Леттр франсез", "Унита", не говоря уже о множестве некоммунистических?
Если мы верим некоему Боноски, то как быть с мнением таких крупных писателей, как Белль, Арагон, Франсуа Мориак?
Я помню и хотел бы напомнить Вам наши газеты 1948 года, сколько вздора писалось там по поводу признанных теперь гигантов нашей музыки С. С. Прокофьева и Д. Д. Шостаковича, например: "Т.т. Д. Шостакович, С. Прокофьев, В. Шебалин, Н. Мясковский и др.! Ваша атональная дисгармоническая музыка органически чужда народу ... Формалистическое трюкачество возникает тогда, когда налицо имеется немного таланта, но очень много претензий на новаторство... Мы совсем не воспринимаем музыки Шостаковича, Мясковского, Прокофьева. Нет в ней лада, порядка, нет широкой напевности, мелодии". Сейчас, когда посмотришь на газеты тех лет, становится за многое нестерпимо стыдно. За то, что три десятка лет не звучала опера "Катерина Измайлова", что С.С. Прокофьев при жизни так и не увидел последнего варианта своей оперы "Война и мир" и симфонии-концерта для виолончели с оркестром, что существовали официальные списки запретных произведений Шостаковича, Прокофьева, Мясковского, Хачатуряна.
Неужели прожитое время не научило нас осторожно относиться к сокрушению талантливых людей? Не говорить от имени всего народа? Не заставлять людей высказываться о том, чего они попросту не читали или не слышали? Я с гордостью вспоминаю, что не пришел на собрание деятелей культуры в ЦДРИ, где поносили Б. Пастернака и намечалось мое выступление, где мне "поручили" критиковать "Доктора Живаго", в то время мною еще нечитанного.
... У кого возникло "мнение", что Солженицына надо выгнать из Союза писателей, мне выяснить не удалось, хотя я этим очень интересовался. Вряд ли пять рязанских писателей-мушкетеров отважились сделать это сами без таинственного "мнения".
... Очевидно, мнение же помешало выпустить в свет "Раковый корпус" Солженицына, который уже был набран в "Новом мире". Вот когда б его напечатали у нас, тогда б его и широко обсудили на пользу автору и читателям.
Я не касаюсь ни политических, ни экономических вопросов нашей страны. Есть люди, которые в этом разбираются лучше меня, но объясните мне, пожалуйста, почему именно в нашей литературе и искусстве так часто решающее слово принадлежит лицам, абсолютно некомпетентным в этом? Почему дается им право дискредитировать наше искусство в глазах нашего народа?
Я ворошу старое не для того, чтобы брюзжать, а чтобы не пришлось в будущем, скажем, еще через двадцать лет, стыдливо припрятывать сегодняшние газеты.
Каждый человек должен иметь право безбоязненно самостоятельно мыслить и высказываться о том, что ему известно, лично продумано, пережито, а не только слабо варьировать заложенное в него мнение. К свободному обсуждению без подсказок и одергиваний мы обязательно придем!
Я знаю, что после моего письма непременно появится мнение и обо мне, но не боюсь его и откровенно высказываю то, что думаю. Таланты, которые составляют нашу гордость, не должны подвергаться предварительному избиению. Я знаю многие произведения Солженицына, люблю их, считаю, что он выстрадал право писать правду, как ее видит, и не вижу причины скрывать свое отношение к нему, когда против него развернута кампания".» (http://www.memo.ru/history/diss/chr/chr1 6.htm).
А на мраморе имя Мстислава Леопольдовича можно увидеть возле входа в Малый зал консерватории. Среди имен других выпускников консерватории, окончивших ее с отличием. Под некоторыми годами выбито несколько фамилий, под 1946 – две: его и Вероники Петровской. Всего досок шесть. На первой и на второй мраморных досках приведены имена дореволюционных выпускников. Видимо, традиция берет свое начало там, в досоветских временах. Когда она была продолжена?
Можно предположить, что в 1940-е. Но это всего лишь гипотеза, опирающаяся на другие свидетельства о возрождении в те времена непролетарской символики; чтобы не утомлять читателей перечислением, назовем только министерскую реформу 1946 года – с этого времени до наших дней народные комиссары именуются, как и при царе, министрами.
На третьей и четвертой досках имена тех, кто заканчивал консерваторию после революции. Еще одна доска пуста. Если предположение о 1940-х верно, то в консерватории начинание довольно быстро угасло. Последний год, под которым появились фамилии, был, кажется, 1949. Может, это связано с поиском безродных космополитов? В это время пристально изучался национальный состав вузов в столице. Так или иначе, на четвертой доске осталось незаполненное место, а следующая и вовсе остались нетронутой.
Возможно, знатокам истории московской консерватории хорошо известно, как это произошло – было бы любопытно об этом узнать, как и о том, что происходило с досками в 1978–1990 годах. Ведь в это время Мстислав Леопольдович и его жена Галина Вишневская были лишены советского гражданства (см. текст указа здесь: http://www.temadnya.ru/spravka/17mar2003/2 380.html). Как поступили с досками? Драпировали, демонтировали? Или не стали обращать внимания, решили, к примеру, так: зал – малый, верхотура – 4-й этаж (возникла даже гипотеза, что доски туда «депортировали»), имя еще нужно углядеть в списках. Как было дело?
Да, в Малом зале в 24 января состоялся бесплатный концерт ансамбля солистов «Лундстрем-трио». Зал, несмотря на мороз, был наполнен, музыканты играли Моцарта, Шумана, Брамса.
Фотографии делались любительски, телефонной камерой, поэтому приносим извинения за качество иллюстраций.






Ведь для добровольной помощи в этом проекте – простор. И даже есть какая-то уверенность, что сообщения «Хроники» о музыке и музыкантах специально не изучались:).
* * *
Великий музыкант упоминается в «Хронике» несколько раз. Точнее, в шести выпусках (первая цифра номер выпуска/вторая – страница): 16/3; 18/141-142; 20/218-219; 24/361; 32/83; 49/100. В именном индексе предполагается поместить такую справку: РОСТРОПОВИЧ МСТИСЛАВ ЛЕОПОЛЬДОВИЧ (1927-2007), виолончелист, дирижер, общ. деятель (Москва); Сталинская и Ленинская пр. (1951, 1964), Народный артист СССР (1966); друг А.И. СОЛЖЕНИЦЫНА, выступал в его защиту (1970); подвергался преследованиям: препятствия в концертной деятельности и гастролях, запрет на выступления по радио и телевидению. Выехал из СССР на гастроли (1974), лишен сов. гражданства (1978, восст. в 1990). Умер в Москве, похоронен на Новодевичьем кладбище.
Справке из указателя не передать того изумительного обаяния, которое излучал этот человек. Его образ мастерски схвачен в анекдоте, сохраненном Довлатовым…
Так помнилось до того, как удалось заглянуть в «Соло на ундервуде». Но, увы, там главным действующим лицом оказался Рихтер. Выбрасывать анекдот стало жалко:
Министр культуры Фурцева беседовала с Рихтером. Стала жаловаться ему на Ростроповича:
– Почему у Ростроповича на даче живет этот кошмарный Солженицын?!
Безобразие!
– Действительно, – поддакнул Рихтер, – безобразие! У них же тесно.
Пускай Солженицын живет у меня... (http://lib.ru/DOWLATOW/dowlatow.txt)
16 выпуск «Хроники» (1970 год) сообщил именно об участии Мстислава Леопольдовича в судьбе писателя, там был процитирован текст его письма в защиту Александра Исаевича:
«31 октября в ответ на газетную кампанию главным редакторам газет "Правда", "Известия", "Литературная газета", "Советская культура" открытое письмо написал МСТИСЛАВ РОСТРОПОВИЧ. "Хроника" приводит это письмо с незначительными сокращениями.
"...На моей памяти уже третий советский писатель получает Нобелевскую премию, причем в двух случаях из трех мы рассматриваем присуждение премии как грязную политическую игру, а в одном (Шолохов) – как справедливое признание ведущего мирового значения нашей литературы.
Если бы в свое время Шолохов отказался бы принять премию из рук, присудивших ее Пастернаку "по соображениям холодной войны", я бы понял, что и дальше мы не доверяем объективности и честности шведских академиков. А теперь получается так, что мы избирательно то с благодарностью принимаем Нобелевские премии по литературе, то бранимся. А что, если в следующий раз премию присудят т. Кочетову? Ведь нужно будет взять?! Почему через день после присуждения премии Солженицыну в наших газетах появляется странное сообщение о беседе корреспондента "Икс" с представителем секретариата СП "Икс" о том, что вся общественность страны (т.е., очевидно, и все ученые, и все музыканты и т.д.) активно поддержала его исключение из Союза писателей? Почему "Литературная газета" тенденциозно подбирает из множества западных газет лишь высказывания американской и шведской коммунистических газет, обходя такие несравненно более популярные и значительные коммунистические газеты, как "Юманите", "Леттр франсез", "Унита", не говоря уже о множестве некоммунистических?
Если мы верим некоему Боноски, то как быть с мнением таких крупных писателей, как Белль, Арагон, Франсуа Мориак?
Я помню и хотел бы напомнить Вам наши газеты 1948 года, сколько вздора писалось там по поводу признанных теперь гигантов нашей музыки С. С. Прокофьева и Д. Д. Шостаковича, например: "Т.т. Д. Шостакович, С. Прокофьев, В. Шебалин, Н. Мясковский и др.! Ваша атональная дисгармоническая музыка органически чужда народу ... Формалистическое трюкачество возникает тогда, когда налицо имеется немного таланта, но очень много претензий на новаторство... Мы совсем не воспринимаем музыки Шостаковича, Мясковского, Прокофьева. Нет в ней лада, порядка, нет широкой напевности, мелодии". Сейчас, когда посмотришь на газеты тех лет, становится за многое нестерпимо стыдно. За то, что три десятка лет не звучала опера "Катерина Измайлова", что С.С. Прокофьев при жизни так и не увидел последнего варианта своей оперы "Война и мир" и симфонии-концерта для виолончели с оркестром, что существовали официальные списки запретных произведений Шостаковича, Прокофьева, Мясковского, Хачатуряна.
Неужели прожитое время не научило нас осторожно относиться к сокрушению талантливых людей? Не говорить от имени всего народа? Не заставлять людей высказываться о том, чего они попросту не читали или не слышали? Я с гордостью вспоминаю, что не пришел на собрание деятелей культуры в ЦДРИ, где поносили Б. Пастернака и намечалось мое выступление, где мне "поручили" критиковать "Доктора Живаго", в то время мною еще нечитанного.
... У кого возникло "мнение", что Солженицына надо выгнать из Союза писателей, мне выяснить не удалось, хотя я этим очень интересовался. Вряд ли пять рязанских писателей-мушкетеров отважились сделать это сами без таинственного "мнения".
... Очевидно, мнение же помешало выпустить в свет "Раковый корпус" Солженицына, который уже был набран в "Новом мире". Вот когда б его напечатали у нас, тогда б его и широко обсудили на пользу автору и читателям.
Я не касаюсь ни политических, ни экономических вопросов нашей страны. Есть люди, которые в этом разбираются лучше меня, но объясните мне, пожалуйста, почему именно в нашей литературе и искусстве так часто решающее слово принадлежит лицам, абсолютно некомпетентным в этом? Почему дается им право дискредитировать наше искусство в глазах нашего народа?
Я ворошу старое не для того, чтобы брюзжать, а чтобы не пришлось в будущем, скажем, еще через двадцать лет, стыдливо припрятывать сегодняшние газеты.
Каждый человек должен иметь право безбоязненно самостоятельно мыслить и высказываться о том, что ему известно, лично продумано, пережито, а не только слабо варьировать заложенное в него мнение. К свободному обсуждению без подсказок и одергиваний мы обязательно придем!
Я знаю, что после моего письма непременно появится мнение и обо мне, но не боюсь его и откровенно высказываю то, что думаю. Таланты, которые составляют нашу гордость, не должны подвергаться предварительному избиению. Я знаю многие произведения Солженицына, люблю их, считаю, что он выстрадал право писать правду, как ее видит, и не вижу причины скрывать свое отношение к нему, когда против него развернута кампания".» (http://www.memo.ru/history/diss/chr/chr1
А на мраморе имя Мстислава Леопольдовича можно увидеть возле входа в Малый зал консерватории. Среди имен других выпускников консерватории, окончивших ее с отличием. Под некоторыми годами выбито несколько фамилий, под 1946 – две: его и Вероники Петровской. Всего досок шесть. На первой и на второй мраморных досках приведены имена дореволюционных выпускников. Видимо, традиция берет свое начало там, в досоветских временах. Когда она была продолжена?
Можно предположить, что в 1940-е. Но это всего лишь гипотеза, опирающаяся на другие свидетельства о возрождении в те времена непролетарской символики; чтобы не утомлять читателей перечислением, назовем только министерскую реформу 1946 года – с этого времени до наших дней народные комиссары именуются, как и при царе, министрами.
На третьей и четвертой досках имена тех, кто заканчивал консерваторию после революции. Еще одна доска пуста. Если предположение о 1940-х верно, то в консерватории начинание довольно быстро угасло. Последний год, под которым появились фамилии, был, кажется, 1949. Может, это связано с поиском безродных космополитов? В это время пристально изучался национальный состав вузов в столице. Так или иначе, на четвертой доске осталось незаполненное место, а следующая и вовсе остались нетронутой.
Возможно, знатокам истории московской консерватории хорошо известно, как это произошло – было бы любопытно об этом узнать, как и о том, что происходило с досками в 1978–1990 годах. Ведь в это время Мстислав Леопольдович и его жена Галина Вишневская были лишены советского гражданства (см. текст указа здесь: http://www.temadnya.ru/spravka/17mar2003/2
Да, в Малом зале в 24 января состоялся бесплатный концерт ансамбля солистов «Лундстрем-трио». Зал, несмотря на мороз, был наполнен, музыканты играли Моцарта, Шумана, Брамса.
Фотографии делались любительски, телефонной камерой, поэтому приносим извинения за качество иллюстраций.






Comments