Новости Самиздата : перепост : авторы : Игорь Губерман
Оригинал взят у
iamaglika в "Штрихи к портрету"
Снова убедилась, что не мы - книги сами нас находят.
В жж у Оксаны
horoshkovaok просматривала запись о Льве Александровиче Бруни. Н е з н а ю, почему нажала на ссылку, которая привела меня в Журнальный зал, к воспоминаниям Наталии Ивановны Бруни, внучки художника. Наверное, название мемуаров мне понравилось - "Нас не зря называют бандой". И вот стала я читать, что у Льва Бруни, оказывается, был старший брат Николай и судьба его удивительна: "Он был хорошо известен в артистических кругах Петербурга как писатель, художник, скульптор, музыкант. А практической его профессией стала авиация... Во время Первой мировой войны его машину подбили, и он без всякого парашюта упал на землю. Санитары уже собирались отправлять тело в морг, но случайно заметили, что есть пульс. В виде эксперимента врачи попробовали Николая Александровича собрать - и удалось."
Дальше в мемуарах речь шла о том, что Бруни дал обет: если выживет, станет священником. И хотя был он очень богемным, светским человеком, слово своё сдержал. Принял сан и некоторое время служил в деревенском храме. Потом церковь закрыли. А в 30-е годы Бруни работал в Москве, в авиационном институте, и на него написали донос. Так он оказался в лагере.
"Подробности того, что происходило с Николаем Александровичем в заключении, удалось узнать гораздо позже - это сделал известный поэт Игорь Губерман, - писала Наталия Ивановна. - Он очень заинтересовался историей Николая Бруни и начал разыскивать свидетельства о последних годах его жизни. Ездил по лагерям, расспрашивал очевидцев - и написал книгу о своих поисках. Она называется "Штрихи к портрету".
И тут я как будто дудочку услышала, как будто кто-то звал меня: "Сюда, сюда!"
Это звала меня книга.
Губермана я люблю. Когда его гарики печатались в "Общей газете", я их вырезала и наклеивала себе в блокноты. Часто повторяю вот это четверостишие, подбадриваю себя:
Беспечный чиж с утра поёт,
а сельдь рыдает: всюду сети;
мне хорошо, я идиот,
а умным тяжко жить на свете.
А вот прозу Губермана я знаю плохо - только "Пожилые записки" читала. Всё больше слушала интервью, вот совсем недавно на "Эхе". Губерман - удивительный рассказчик. Иной раз так насмешит, что просто... Что просто. А тут книга о человеке трагической судьбы!
Короче говоря, я пошла вслед за дудочкой.
Всю неделю читала "Штрихи к портрету". Прочитаю кусочек - и думаю, думаю. На работе рассказывала всем, кого люблю, друзьям написала и вот теперь - в жж.
В книге о Николае Бруни рассказывает литератор Илья Рубин. Вначале он даже смущается, что не за своё дело берётся. Кто он? Обычный журналист, пописывающий короткие стишки. "Не знаю, когда я допишу эту книгу про Вас, уважаемый Николай Александрович, но начать я её должен непременно здесь и сейчас. Пока восемьдесят четвёртый год на дворе, пока мы с Вами ровесники. Мне сейчас сорок восемь, почти столько же было Вам, когда ранней весной тридцать восьмого года Вас расстреляли на грязном утоптанном снегу возле лагерного посёлка Чибью...
Как можно больше убитых в этом многолетнем истреблении должны заговорить. Ибо ведь погибли лучшие, Николай Александрович. Россия страшный геноцид над собой осуществила..."
Рассказать о Николае Александровиче Бруни означает для Рубина вернуть к новому бытию этого забытого человека, доказать, что справедливость всё-таки существует.
Раньше Рубин писал очерки и статьи, сценарии для документальных фильмов, а теперь ему надо записывать в блокноты подробности событий, рыться в архивах, встречаться с бывшими зеками, слушать их воспоминания. И каждая встреча, каждый разговор - это не отдельного человека портрет, а портрет времени.
Я переполнена историями из этой книги. Невероятные судьбы! Не знаю, о какой рассказать, чтобы вы почувствовали: надо обязательно "Штрихи к портрету" прочитать! Ну, может, выберу Ирину Калистратовну Гогуа, которая 21 год провела в лагерях. В её доме Рубин очень скоро почувствовал, что знает эту женщину давно: "Её никак нельзя было назвать старушкой, хотя возраст свой она не скрывала: с девятьсот четвёртого... Одета она была в модные вельветовые брюки, голубую вязаную кофточку и производила впечатление пожилой избалованной театралки". Ирина Калистратовна рассказала Рубину о смерти Бруни:
"Это очень важно, как именно умирает человек - как он ведёт себя при этом, что говорит... Он невероятное мужество проявил, этот ваш Бруни,.. редко я о таком слыхала. Мне тогда так прямо и говорили: опоздала ты, Ирина, чуть-чуть, а тут святого одного расстреляли... Когда выводили из барака колонну, большинство молча на смерть шло, редко кто кричал что-нибудь, матерились разве. Про партию и Сталина - это уж потом ублюдки придумали, я ни разу не слыхала, чтоб рассказывали, что так кричали. А в тот раз человек какой-то вдруг по дороге псалмы запел. И конвой не останавливал его, все обалдели. Такие лица просветлённые сделались, будто не смерть шли, а к причастию. А он всё пел и пел. Правда, первым и застрелили. Так и погиб ваш Бруни - видать, не зря священником был..."

Николай Александрович Бруни сидел за одной партой с Мандельштамом в Тенишевском училище, окончил Петербургскую консерваторию по классу фортепиано. Он писал стихи, знал Гумилёва и входил в Цех поэтов, играл в первой петербургской команде футболистов.
Когда началась Первая мировая война, Бруни добровольцем ушёл на фронт и стал санитаром. Через год его направили на авиационные курсы и он сдал экзамен на звание "военный лётчик". Его трижды за время боевых действий награждали Георгиевскими крестами, произвели в прапорщики...
Когда он был священником, то панихиду по Блоку начал с чтения стихотворения "Девушка пела в церковном хоре..." Но это всё вы в "Википедии" сможете прочитать, если заинтересуетесь.
Посмотрите на его лицо: сколько любопытства к миру, доброжелательности, готовности помочь!

А вот как описан в книге арест Николая Александровича:
"Бруни арестовали в ночь с восьмого на девятое декабря. Обе комнаты перерыли снизу доверху, ворошили даже постель маленькой дочери; бумаги унесли все. Бруни невозмутимо курил во время обыска,обнял всех детей по очереди (у него шестеро деток было) и был очень спокоен уходя. Только хромал сильней обычного: одна нога после аварии была короче другой на семь сантиметров...
И стало в России на свободе одним человеком меньше. Всего одним. И очень незаметным. И поэтому никто ничего не заметил. И поэтому, быть может, столькое со всеми случилось".
Вот ещё в блокноте у себя нашла "гарик":
Россия обретёт былую стать,
которую по книгам мы любили,
когда в ней станут люди вырастать,
такие же, как те, кого убили.


Снова убедилась, что не мы - книги сами нас находят.
В жж у Оксаны

Дальше в мемуарах речь шла о том, что Бруни дал обет: если выживет, станет священником. И хотя был он очень богемным, светским человеком, слово своё сдержал. Принял сан и некоторое время служил в деревенском храме. Потом церковь закрыли. А в 30-е годы Бруни работал в Москве, в авиационном институте, и на него написали донос. Так он оказался в лагере.
"Подробности того, что происходило с Николаем Александровичем в заключении, удалось узнать гораздо позже - это сделал известный поэт Игорь Губерман, - писала Наталия Ивановна. - Он очень заинтересовался историей Николая Бруни и начал разыскивать свидетельства о последних годах его жизни. Ездил по лагерям, расспрашивал очевидцев - и написал книгу о своих поисках. Она называется "Штрихи к портрету".
И тут я как будто дудочку услышала, как будто кто-то звал меня: "Сюда, сюда!"
Это звала меня книга.
Губермана я люблю. Когда его гарики печатались в "Общей газете", я их вырезала и наклеивала себе в блокноты. Часто повторяю вот это четверостишие, подбадриваю себя:
Беспечный чиж с утра поёт,
а сельдь рыдает: всюду сети;
мне хорошо, я идиот,
а умным тяжко жить на свете.
А вот прозу Губермана я знаю плохо - только "Пожилые записки" читала. Всё больше слушала интервью, вот совсем недавно на "Эхе". Губерман - удивительный рассказчик. Иной раз так насмешит, что просто... Что просто. А тут книга о человеке трагической судьбы!
Короче говоря, я пошла вслед за дудочкой.
Всю неделю читала "Штрихи к портрету". Прочитаю кусочек - и думаю, думаю. На работе рассказывала всем, кого люблю, друзьям написала и вот теперь - в жж.
В книге о Николае Бруни рассказывает литератор Илья Рубин. Вначале он даже смущается, что не за своё дело берётся. Кто он? Обычный журналист, пописывающий короткие стишки. "Не знаю, когда я допишу эту книгу про Вас, уважаемый Николай Александрович, но начать я её должен непременно здесь и сейчас. Пока восемьдесят четвёртый год на дворе, пока мы с Вами ровесники. Мне сейчас сорок восемь, почти столько же было Вам, когда ранней весной тридцать восьмого года Вас расстреляли на грязном утоптанном снегу возле лагерного посёлка Чибью...
Как можно больше убитых в этом многолетнем истреблении должны заговорить. Ибо ведь погибли лучшие, Николай Александрович. Россия страшный геноцид над собой осуществила..."
Рассказать о Николае Александровиче Бруни означает для Рубина вернуть к новому бытию этого забытого человека, доказать, что справедливость всё-таки существует.
Раньше Рубин писал очерки и статьи, сценарии для документальных фильмов, а теперь ему надо записывать в блокноты подробности событий, рыться в архивах, встречаться с бывшими зеками, слушать их воспоминания. И каждая встреча, каждый разговор - это не отдельного человека портрет, а портрет времени.
Я переполнена историями из этой книги. Невероятные судьбы! Не знаю, о какой рассказать, чтобы вы почувствовали: надо обязательно "Штрихи к портрету" прочитать! Ну, может, выберу Ирину Калистратовну Гогуа, которая 21 год провела в лагерях. В её доме Рубин очень скоро почувствовал, что знает эту женщину давно: "Её никак нельзя было назвать старушкой, хотя возраст свой она не скрывала: с девятьсот четвёртого... Одета она была в модные вельветовые брюки, голубую вязаную кофточку и производила впечатление пожилой избалованной театралки". Ирина Калистратовна рассказала Рубину о смерти Бруни:
"Это очень важно, как именно умирает человек - как он ведёт себя при этом, что говорит... Он невероятное мужество проявил, этот ваш Бруни,.. редко я о таком слыхала. Мне тогда так прямо и говорили: опоздала ты, Ирина, чуть-чуть, а тут святого одного расстреляли... Когда выводили из барака колонну, большинство молча на смерть шло, редко кто кричал что-нибудь, матерились разве. Про партию и Сталина - это уж потом ублюдки придумали, я ни разу не слыхала, чтоб рассказывали, что так кричали. А в тот раз человек какой-то вдруг по дороге псалмы запел. И конвой не останавливал его, все обалдели. Такие лица просветлённые сделались, будто не смерть шли, а к причастию. А он всё пел и пел. Правда, первым и застрелили. Так и погиб ваш Бруни - видать, не зря священником был..."
Николай Александрович Бруни сидел за одной партой с Мандельштамом в Тенишевском училище, окончил Петербургскую консерваторию по классу фортепиано. Он писал стихи, знал Гумилёва и входил в Цех поэтов, играл в первой петербургской команде футболистов.
Когда началась Первая мировая война, Бруни добровольцем ушёл на фронт и стал санитаром. Через год его направили на авиационные курсы и он сдал экзамен на звание "военный лётчик". Его трижды за время боевых действий награждали Георгиевскими крестами, произвели в прапорщики...
Когда он был священником, то панихиду по Блоку начал с чтения стихотворения "Девушка пела в церковном хоре..." Но это всё вы в "Википедии" сможете прочитать, если заинтересуетесь.
Посмотрите на его лицо: сколько любопытства к миру, доброжелательности, готовности помочь!

А вот как описан в книге арест Николая Александровича:
"Бруни арестовали в ночь с восьмого на девятое декабря. Обе комнаты перерыли снизу доверху, ворошили даже постель маленькой дочери; бумаги унесли все. Бруни невозмутимо курил во время обыска,обнял всех детей по очереди (у него шестеро деток было) и был очень спокоен уходя. Только хромал сильней обычного: одна нога после аварии была короче другой на семь сантиметров...
И стало в России на свободе одним человеком меньше. Всего одним. И очень незаметным. И поэтому никто ничего не заметил. И поэтому, быть может, столькое со всеми случилось".
Вот ещё в блокноте у себя нашла "гарик":
Россия обретёт былую стать,
которую по книгам мы любили,
когда в ней станут люди вырастать,
такие же, как те, кого убили.
С одним из ее героев я тоже был знаком - Сергеем Николаевичем Юреневым. В Бухаре, в 1971 г. Губерман был у него чуть позже. Легендарный был человек. Умер где-то в 1975.
Вот его портрет