Ахивные поиски
Уважаемые читатели нашего блога!
В архиве истории инакомыслия в СССР Международного Мемориала хранятся неатрибутированные стихи, которые распространялись в Самиздате. Сегодня мы приступаем к их размещению в интернете с надеждой, что кто-нибудь из наших читателей знает авторов. Вполне возможно, что это стихи "широко известных в узких кругах" поэтов, а у нас просто не дошли руки открыть сборник поэта X и найти его. Благодарим за помощь в этом начинании юзера
glaschenka.
Фонд 175. Оп.1. А.Толпыго
Спит барабан, молчит труба,
Померкло знамя,
И наша черная судьба
Кружит над нами.
А наша белая судьба
В грязи и сраме
Лежит, покорна и слаба
Под сапогами.
Белым-бела она лежит,
Уже не дышит
А ты глядишь – немой кричит,
Глухой не слышит.
И ты бредешь один туда,
В пустое поле –
Усталый сеятель стыда,
Любви и боли.
А за тобою стукачи
И адвокаты
Попы, поэты, палачи
И депутаты –
А ну давай пугать тюрьмой
Рудничной тьмою,
Стращать. Ухтой, Читой, Потьмою,
Грозить сумою.
А то давай бренчать могилой,
Да орденами,
Давай прельщать тебя карной (нрзб, ?)
Манить чинами.
А что тюрьма, да что сума –
Легка забота.
Превыше царского клейма
Нам нет почета.
А что чины, да что карна –
Немного чести,
А на миру нам смерть красна
На лобном месте.
Гудит толпа, горит жара
Мокра рубаха
И просит ласки топора
Нагая плаха…
И ты не бойся темноты
В пустынном поле,
А бойся только тесноты,
Ищи раздолья.
Ты поживешь еще, дыша
Вольней и шире,
Когда вместит твоя душа
Разгон (?) Сибири.
Когда ты будешь причащен
Ее метели,
И будешь кровью окрещен
В ее купели.
И ты уймешь за Колымой
Свою истому
Тогда поймешь, о чем немой
Кричал глухому.
Май 1969
Ф. 157
Собачьи стихи
Так получилось, далеко от Москвы
не было долго жратвы у братвы.
Хлеб разрезался шпагатом, как мыло.
Пайка на сутки и - никаких.
Братва похудела и походила
на аскетически звонких святых.
Я сладко дерзал за щекою мякину
после грустного дележа.
Мне мерещились синие автомашины,
в которых буханки ржаного лежат.
Я видел, как в этот вот самый миг,
сочное мясо смакуя зычно,
мой друг доедает кавказский шашлык
в обыкновенной московской шашлычной.
И у каждого застывало в глазах
изумленно сказочное выражение.
Это больно зрачки раздирало в глазах
голодное воображение...
Хлеб был таким же как зимнее солнце,
а зимнее солнце светило однако..
Мальчишки нам продали за два червонца
пушистую ласковую собаку.
Собака служила за просто так
смотрела в глаза спокойно и мудро
и все понимая под острый тесак
подставила голову однажды утром.
Мы жрали, глаза друг от друга пряча
радость собачью... жаркое собачье.
И только печальный интеллигент,
Как резавший в прошлом собак физиолог,
поглядывал мрачно на эксперимент
и продолжал исповедывать голод.
Разжарившись в тропиках жарких бараков,
на парах, колени руками обвив,
братва вспоминала о милых собаках
поэмы исполненные любви…
Вот кто-то с работы пришел усталый
и только успел ступить на крыльцо
Пальма щекочущее поцеловала
Друга-хозяина прямо в лицо…
А вот на охоте с лоснящейся шкурой,
Нос по ветру в хлябь приозерную врос,
В гипнотической стойке полнебесной скульптурой
Великолепный охотничий пес..
А вот в придорожной канаве пьянчуга,
А рядом смешная и жалкая Жучка
Зализывает ссадины друга
И охраняет остаток получки..
А вот осужденный за кражу цигейки
В прошлом ворюга богатый как крез,
С выраженьем унылым припомнил ищейку
Самую умную в О.Б.Х.С…
Он был, разговор полуночный наукой
Верности, честности и простоты.
Лишь грязная личность по прозвищу «сука»
Нам затыкала рты,
Но долго еще говорили в бараке
И губы одной самокруткою жгли,
А за оградою выли собаки,
Собаки, которые нас берегли.
Бульдоги… болонки… упряжки Клондайка…
Мы жрали собак и жирком обросли.
Собратья известной космической лайки
В ту зиму дистрофиков много спасли…
Может быть душ наших переселенье
Не сон не мистический бред
Хочу испытать я второе рожденье
В какой-нибудь псине чрез многия лет.
Тогда я попробую жизни собачьей
И взвою взахлеб на луну от тоски,
И тихо по-человечьи заплачу
От нечаянной ласки хозяйской руки.
И женщину, вылившую помои,
Буду боготворить любя
И взгляда загадочной чистотою
Человек я смущу тебя.
Я буду служить за просто так
Смотреть в глаза спокойно и мудро
И все понимая под острый тесак
Подставлю голову однажды утром.
Ф. 157
ДЯТЕЛ
Н. Николаевой
Я сейчас побегу. Доложу. Донесу.
Передатчик засек я сегодня в лесу.
Звук был глух и приятен: невидимый дятел
В сук засохший неистово колошматил.
Дробь и рябь звуковая по лесу неслась.
Как он бил! Как стучал! Я наслушался всласть.
Я забылся. Я был как во сне. Мне казалось,
Что вселенная вновь обращается в хаос;
Что растаяли формы, смешались цвета,
Улетучились запахи, нет - ощущений.
Все исчезло от дерева и до куста,
От огромных дубрав до мельчайших растений.
Все исчезло. Все скрылось. Развеялось вдруг.
... Только слух не исчез. Только звук. Только стук
Барабанщик! Ударник лесного оркестра!
Он, казалось, был рядом и был повсеместно.
Где он прятался там, наверху, меж ветвей
Громыханья ритмичного грамотей?
Он гремел. Грохотал... Даже море о скалы,
Даже град по листве, даже стрелы о щит,
Даже в окна участка дожди и фискалы
Не стучат, как по дереву дятел стучит.
Он стучит монотонно, как палкой старуха.
Он стучит с упоеньем, как ложкой малыш.
Он стучит беззаветно, упрямо и глухо.
Так и ты, мое сердце, ночами стучишь!..
Сентябрь 1961
Ф. 157
В ленивой тоске саксофонов
Я слышу песни о море,
О солнечных городах,
Где не были мы никогда.
Не скрипнет песком под ногами
Незнакомый прохладный бульвар.
Цыганка забормочет о счастье
Кому-то другому, не нам.
И днем в жару, намаявшись,
Не войдем напиться во двор,
Где на веревке распяты сорочки
Чужих сыновей и отцов.
А когда приблизится вечер,
До того, как зажгутся огни
Влюбленные в тени обнимутся
И это будем не мы.
В ленивой тоске саксофонов,
Поющих про город у моря,
Про фиолетовые берега,
Которых нам не видать…
7 апреля 1959 года
Есть подпись: ? Позбашян???
Ф.133. Р.Лерт
Советской интеллигенции посвящается.
Глупо спорить или драться.
Все предрешено заране
И в печальном нигилизме
Мы глядим на белый свет.
Чувства - не для демонстраций,
Мысли - не для партсобраний,
Убежденья - не для жизни
И стихи - не для газет.
Это больно и печально.
Мы себя не уважаем.
Головами покачали
И - руками развели.
Это явное начало
Долгого неурожая.
Горькими солончаками
Выступает соль земли.
***
Когда из мыслящего тростника
Плетут цыновки под ноги эпохе,
Он понимает, мыслящий тростник,
Свою судьбу - и отвечает тихим,
Едва заметным скрипом. Этот скрип
Иначе называется Искусство.
Кто знает - униженье или гордость
Он означает. Грузная эпоха
Ступает на скрипучее подножье
И думает - конечно, между прочим:
"А он удобен, мыслящий тростник! "
Ф.133. Р.Лерт
Что загрустил, мой друг Пигмалион?
Перед тобою белоснежный камень,
А красота в твоем воображеньи,
Так надевай свой фартук и работай
С утра до ночи в мраморной пыли,
Сбивая в кровь немеющие руки.
Твоя мужская доля не легка.
Не в каждой глыбе скрыта Галатея.
Но пусть не зря ты целый год бродил
По гулким этажам каменоломни.
Пусть все, терпение, искусство, страсть
Вложил ты в этот непослушный камень,
Чтоб наконец, как из листвы цветок,
Из-под обломков показалось чудо,
Пусть ты влюбился. Все отлично. Но…
Вдохнуть живое в эту красоту
Под силу божествам.
А божества
Не очень-то заботятся о смертных.
Но ты молись, проси. Ты заслужил.
А если нет? А если рукотворный,
Единственный, мучительный кумир
Останется холодным и слепым? –
Разбей его –
И вымети осколки, и даже пыль его
из мастерской,
и начинай сначала. Да, сначала.
Из одиночества глухой каменоломни.
И только так. Иначе для чего
В тебе живет мужчина и художник?
И не грусти, мой друг Пигмалион.
20. У.196????
В архиве истории инакомыслия в СССР Международного Мемориала хранятся неатрибутированные стихи, которые распространялись в Самиздате. Сегодня мы приступаем к их размещению в интернете с надеждой, что кто-нибудь из наших читателей знает авторов. Вполне возможно, что это стихи "широко известных в узких кругах" поэтов, а у нас просто не дошли руки открыть сборник поэта X и найти его. Благодарим за помощь в этом начинании юзера

Фонд 175. Оп.1. А.Толпыго
Спит барабан, молчит труба,
Померкло знамя,
И наша черная судьба
Кружит над нами.
А наша белая судьба
В грязи и сраме
Лежит, покорна и слаба
Под сапогами.
Белым-бела она лежит,
Уже не дышит
А ты глядишь – немой кричит,
Глухой не слышит.
И ты бредешь один туда,
В пустое поле –
Усталый сеятель стыда,
Любви и боли.
А за тобою стукачи
И адвокаты
Попы, поэты, палачи
И депутаты –
А ну давай пугать тюрьмой
Рудничной тьмою,
Стращать. Ухтой, Читой, Потьмою,
Грозить сумою.
А то давай бренчать могилой,
Да орденами,
Давай прельщать тебя карной (нрзб, ?)
Манить чинами.
А что тюрьма, да что сума –
Легка забота.
Превыше царского клейма
Нам нет почета.
А что чины, да что карна –
Немного чести,
А на миру нам смерть красна
На лобном месте.
Гудит толпа, горит жара
Мокра рубаха
И просит ласки топора
Нагая плаха…
И ты не бойся темноты
В пустынном поле,
А бойся только тесноты,
Ищи раздолья.
Ты поживешь еще, дыша
Вольней и шире,
Когда вместит твоя душа
Разгон (?) Сибири.
Когда ты будешь причащен
Ее метели,
И будешь кровью окрещен
В ее купели.
И ты уймешь за Колымой
Свою истому
Тогда поймешь, о чем немой
Кричал глухому.
Май 1969
Ф. 157
Собачьи стихи
Так получилось, далеко от Москвы
не было долго жратвы у братвы.
Хлеб разрезался шпагатом, как мыло.
Пайка на сутки и - никаких.
Братва похудела и походила
на аскетически звонких святых.
Я сладко дерзал за щекою мякину
после грустного дележа.
Мне мерещились синие автомашины,
в которых буханки ржаного лежат.
Я видел, как в этот вот самый миг,
сочное мясо смакуя зычно,
мой друг доедает кавказский шашлык
в обыкновенной московской шашлычной.
И у каждого застывало в глазах
изумленно сказочное выражение.
Это больно зрачки раздирало в глазах
голодное воображение...
Хлеб был таким же как зимнее солнце,
а зимнее солнце светило однако..
Мальчишки нам продали за два червонца
пушистую ласковую собаку.
Собака служила за просто так
смотрела в глаза спокойно и мудро
и все понимая под острый тесак
подставила голову однажды утром.
Мы жрали, глаза друг от друга пряча
радость собачью... жаркое собачье.
И только печальный интеллигент,
Как резавший в прошлом собак физиолог,
поглядывал мрачно на эксперимент
и продолжал исповедывать голод.
Разжарившись в тропиках жарких бараков,
на парах, колени руками обвив,
братва вспоминала о милых собаках
поэмы исполненные любви…
Вот кто-то с работы пришел усталый
и только успел ступить на крыльцо
Пальма щекочущее поцеловала
Друга-хозяина прямо в лицо…
А вот на охоте с лоснящейся шкурой,
Нос по ветру в хлябь приозерную врос,
В гипнотической стойке полнебесной скульптурой
Великолепный охотничий пес..
А вот в придорожной канаве пьянчуга,
А рядом смешная и жалкая Жучка
Зализывает ссадины друга
И охраняет остаток получки..
А вот осужденный за кражу цигейки
В прошлом ворюга богатый как крез,
С выраженьем унылым припомнил ищейку
Самую умную в О.Б.Х.С…
Он был, разговор полуночный наукой
Верности, честности и простоты.
Лишь грязная личность по прозвищу «сука»
Нам затыкала рты,
Но долго еще говорили в бараке
И губы одной самокруткою жгли,
А за оградою выли собаки,
Собаки, которые нас берегли.
Бульдоги… болонки… упряжки Клондайка…
Мы жрали собак и жирком обросли.
Собратья известной космической лайки
В ту зиму дистрофиков много спасли…
Может быть душ наших переселенье
Не сон не мистический бред
Хочу испытать я второе рожденье
В какой-нибудь псине чрез многия лет.
Тогда я попробую жизни собачьей
И взвою взахлеб на луну от тоски,
И тихо по-человечьи заплачу
От нечаянной ласки хозяйской руки.
И женщину, вылившую помои,
Буду боготворить любя
И взгляда загадочной чистотою
Человек я смущу тебя.
Я буду служить за просто так
Смотреть в глаза спокойно и мудро
И все понимая под острый тесак
Подставлю голову однажды утром.
Ф. 157
ДЯТЕЛ
Н. Николаевой
Я сейчас побегу. Доложу. Донесу.
Передатчик засек я сегодня в лесу.
Звук был глух и приятен: невидимый дятел
В сук засохший неистово колошматил.
Дробь и рябь звуковая по лесу неслась.
Как он бил! Как стучал! Я наслушался всласть.
Я забылся. Я был как во сне. Мне казалось,
Что вселенная вновь обращается в хаос;
Что растаяли формы, смешались цвета,
Улетучились запахи, нет - ощущений.
Все исчезло от дерева и до куста,
От огромных дубрав до мельчайших растений.
Все исчезло. Все скрылось. Развеялось вдруг.
... Только слух не исчез. Только звук. Только стук
Барабанщик! Ударник лесного оркестра!
Он, казалось, был рядом и был повсеместно.
Где он прятался там, наверху, меж ветвей
Громыханья ритмичного грамотей?
Он гремел. Грохотал... Даже море о скалы,
Даже град по листве, даже стрелы о щит,
Даже в окна участка дожди и фискалы
Не стучат, как по дереву дятел стучит.
Он стучит монотонно, как палкой старуха.
Он стучит с упоеньем, как ложкой малыш.
Он стучит беззаветно, упрямо и глухо.
Так и ты, мое сердце, ночами стучишь!..
Сентябрь 1961
Ф. 157
В ленивой тоске саксофонов
Я слышу песни о море,
О солнечных городах,
Где не были мы никогда.
Не скрипнет песком под ногами
Незнакомый прохладный бульвар.
Цыганка забормочет о счастье
Кому-то другому, не нам.
И днем в жару, намаявшись,
Не войдем напиться во двор,
Где на веревке распяты сорочки
Чужих сыновей и отцов.
А когда приблизится вечер,
До того, как зажгутся огни
Влюбленные в тени обнимутся
И это будем не мы.
В ленивой тоске саксофонов,
Поющих про город у моря,
Про фиолетовые берега,
Которых нам не видать…
7 апреля 1959 года
Есть подпись: ? Позбашян???
Ф.133. Р.Лерт
Советской интеллигенции посвящается.
Глупо спорить или драться.
Все предрешено заране
И в печальном нигилизме
Мы глядим на белый свет.
Чувства - не для демонстраций,
Мысли - не для партсобраний,
Убежденья - не для жизни
И стихи - не для газет.
Это больно и печально.
Мы себя не уважаем.
Головами покачали
И - руками развели.
Это явное начало
Долгого неурожая.
Горькими солончаками
Выступает соль земли.
***
Когда из мыслящего тростника
Плетут цыновки под ноги эпохе,
Он понимает, мыслящий тростник,
Свою судьбу - и отвечает тихим,
Едва заметным скрипом. Этот скрип
Иначе называется Искусство.
Кто знает - униженье или гордость
Он означает. Грузная эпоха
Ступает на скрипучее подножье
И думает - конечно, между прочим:
"А он удобен, мыслящий тростник! "
Ф.133. Р.Лерт
Что загрустил, мой друг Пигмалион?
Перед тобою белоснежный камень,
А красота в твоем воображеньи,
Так надевай свой фартук и работай
С утра до ночи в мраморной пыли,
Сбивая в кровь немеющие руки.
Твоя мужская доля не легка.
Не в каждой глыбе скрыта Галатея.
Но пусть не зря ты целый год бродил
По гулким этажам каменоломни.
Пусть все, терпение, искусство, страсть
Вложил ты в этот непослушный камень,
Чтоб наконец, как из листвы цветок,
Из-под обломков показалось чудо,
Пусть ты влюбился. Все отлично. Но…
Вдохнуть живое в эту красоту
Под силу божествам.
А божества
Не очень-то заботятся о смертных.
Но ты молись, проси. Ты заслужил.
А если нет? А если рукотворный,
Единственный, мучительный кумир
Останется холодным и слепым? –
Разбей его –
И вымети осколки, и даже пыль его
из мастерской,
и начинай сначала. Да, сначала.
Из одиночества глухой каменоломни.
И только так. Иначе для чего
В тебе живет мужчина и художник?
И не грусти, мой друг Пигмалион.
20. У.196????
Добавлю только, что в предыдущем четверостишии:
А ну давай пугать тюрьмой
Рудничной тьмою,
Стращать. Ухтой, Читой, Потьмою,
Грозить сумою.
— наверняка вместо "Потьмою" следует читать "Потьмой".
И, думаю, нужна зпт после "тюрьмой", а тчк после "Стращать" не нужна.
авторство двух стихотворений
О нём:
http://www.vekperevoda.com/1930/lan
http://berkovich-zametki.com/AStarina/N
Стихотворение "Дятел", в варианте, незначительно отличающемся от приведённого в посте, получено мной недавно от литератора и правозащитника Александра Петровича Бабёнышева. Ему, именно под авторством Ландмана, оно известно с начала 60-х гг. (он был хорошо знаком с автором), а текст он получил, тоже недавно, в двух, опять-таки несколько различающихся вариантах, от вильнюсских друзей Ландмана — поэта Юрия Александровича Григорьева и социолога Сергея Самуиловича Рапопорта (а тот, в свою очередь, от вдовы Ландмана).
-------
Автор "Собачьих стихов" ("Так получилось, далеко от Москвы...") — Юз Алешковский.
Под его авторством они напечатаны в журнале "Октябрь", 2011, № 4 (с предисл. Евг. Попова):
http://magazines.russ.ru/october/20
В "Октябре" поздний вариант, он датирован "1958–2010" и весьма значительно отличается от варианта, приведённого в посте. Помимо множества разночтений в основной части, в общих чертах соответствующей приведённому в посте варианту, после строки «Подставлю голову однажды утром.» (последней в этом, видимо, раннем варианте) — строка отточия и дополнение — ещё около 40 стихотворных строк ("И вот тебе раз – случай выкинул номер" и т.д.). Судя по упоминанию о «листах "Независьки"» (т.е., видимо, "Независимой газеты"), это дополнение, вероятно, позднее.
На фото — Михаил Ландман
С женой Соней. Москва, 1962.
Обе фотографии из той же статьи Ш. Шалит на сайте журнала "Вестник": 1—2.
Re: авторство двух стихотворений
Прошу прощения, оговорился. Подразумеваемый тут второй вариант был получен Бабёнышевым не от Рапопорта, а непосредственно от вдовы Ландмана.
(Это я с другим стихотворением Ландмана перепутал, «Как много странствий ждет тебя! Тем более...», то действительно было получено через Рапопорта.)
Но сути дела это, разумеется, не меняет.
очень условная гипотеза
> Есть подпись: ? Позбашян???
Можно очень условно, в порядке бреда и мозгового штурма, предположить, что это, возможно, раннее стихотворение поэта, прозаика и джазового музыканта (трубача) Андрея Егиазаровича Товмасяна.
О нём см., например, тут и тут.
7 апреля 1959 ему было 16 лет с хвостиком, но ст-е похоже на юношеское, и саксофоны упоминаются... Но это, конечно, очень, очень гипотетически.
Кстати, как музыкант он стал известен даже раньше, с 1958.
Если есть возможность, проверьте, пожалуйста: подпись случайно не похожа на "Товмасян"?
Re: очень условная гипотеза
Re: очень условная гипотеза
А ты подразумеваешь какого-то определённого Юзбашяна или просто вообще эту, как мне гугл кажет, довольно распространённую армянскую фамилию?
Re: очень условная гипотеза