Новости Самиздата : перепост : Авторы
Оригинал взят у
philologist в Наталия Малаховская. Богиня любви в стране победившего равноправия

Наталия Львовна Малаховская - деятельница феминистского движения, писательница, художник, исследовательница русских сказок, автор книг: "Возвращение к Бабе-Яге" (2004), "Апология на краю: прикладная мифология" (2012) и др. В 1979 г. была одной из основательниц совместно с Татьяной Мамоновой и Татьяной Горичевой альманаха «Женщина и Россия», журнала «Мария» (была одной из инициаторов, издателей и литературным редактором этих изданий, переведённых в 1980-1982 годах на многие языки). После высылки из СССР в 1980 г. живет и работает в Австрии.

Наталия Малаховская (в центре)
Богиня любви в стране победившего равноправия (доклад для симпозиума «Красная Венера» в университете Миннеаполиса, 11 октября 2013).
Красная Венера – это название симпозиума ударило меня, как током. Какой же ещё может быть Венера, Богиня любви? Алый цвет – это сакральный цвет этой Богини. Конечно, я понимаю, что в данном контексте Венера имеется в виду небуквально, а как символ женской эмансипации, и красный цвет относится к коммунистической революции в России. Но сочетание этих двух значений слова «красная», значения мифологического и политического, вызывает звон, с обертонами, словно столкнули что-то несовместимое.
Венера – какое отношение может она иметь к России, а особенно – к России послереволюционной? Казалось бы – никакого. В этой стране отменили бога, и не случайно: во имя этого бога, всесильного и беспощадного, в царской России творилось унижение человека, по сути на символическом уровне сам этот бог выступал как угнетатель, на стороне всех угнетателей. Но богиня никого не угнетала, потому она и смогла проскочить незамеченной: у неё не было храмов, которые можно было бы взрывать, не было священников, у неё не было ничего, за что можно было бы зацепиться, чтоб выдернуть её из земли. Она просто была тем корнем, из которого, сама того не замечая, вырастала российская культура. Самые знаменитые российские писатели описывали богиню так, как если бы они имели точное представление о матриархальной теа-логии, развившейся в США и в западной Европе через 200 лет после появления их произведений [1].
Это – одна сторона красного цвета, его сакральности, но надо сказать и о другой его стороне. На заре жизни для меня, как и для многих из моего поколения, родившихся во время войны или сразу после неё, красный цвет знамён и флагов, которыми были расцвечены улицы, не воспринимался ещё как что-то навязанное и чужое. Хорошо помню то чувство невероятного океанического счастья и подъёма, которое в послевоенные годы охватывало во время первомайских демонстраций. Объяснить его могу только так: алый цвет, этот счастливый (солнечный) оттенок красного, вышел из-под контроля советских идеологов и слился с исконным, из глубины веков идущим значением этого цвета. В российском менталитете, насквозь пронизанном корнями матриархальной религии, это священное значение слова алый наглядно (видимо для всех) выступает в названии очень популярной сказки «Аленький цветочек» (сказки о великой любви). Поэтому, когда в семьях по праздникам пели «по всем океанам и странам развеем мы алое знамя труда», было ясно, что это алое знамя не для того, чтобы раздавить эти народы, навязать им свою волю, а для того, чтобы одарить их тем невероятным счастьем, с мистическим оттенком, которое роднило в наших детских душах алое знамя труда с аленьким цветочком из сказки. Поэтому для нас обе сакральности этого цвета были не только совместимы, но и вставлялись друг в друга, как в знаменитом «Марше энтузиастов» знамя страны и пламя души. Не забудем, что речь идёт о конце сороковых и начале пятидесятых, о том времени, когда наша страна ещё не опустилась до того, чтобы навязывать свои порядки другим странам силой оружия. И в 56-м году многие из моего поколения были маленькими детьми и ещё не понимали, что же на самом деле произошло в Венгрии, а в 68-м году, после нападения СССР на Чехословакию, понимать было уже поздно и сопротивляться, как вначале показалось, невозможно.
( Read more...Collapse )

Наталия Малаховская (в центре)
Богиня любви в стране победившего равноправия (доклад для симпозиума «Красная Венера» в университете Миннеаполиса, 11 октября 2013).
Красная Венера – это название симпозиума ударило меня, как током. Какой же ещё может быть Венера, Богиня любви? Алый цвет – это сакральный цвет этой Богини. Конечно, я понимаю, что в данном контексте Венера имеется в виду небуквально, а как символ женской эмансипации, и красный цвет относится к коммунистической революции в России. Но сочетание этих двух значений слова «красная», значения мифологического и политического, вызывает звон, с обертонами, словно столкнули что-то несовместимое.
Венера – какое отношение может она иметь к России, а особенно – к России послереволюционной? Казалось бы – никакого. В этой стране отменили бога, и не случайно: во имя этого бога, всесильного и беспощадного, в царской России творилось унижение человека, по сути на символическом уровне сам этот бог выступал как угнетатель, на стороне всех угнетателей. Но богиня никого не угнетала, потому она и смогла проскочить незамеченной: у неё не было храмов, которые можно было бы взрывать, не было священников, у неё не было ничего, за что можно было бы зацепиться, чтоб выдернуть её из земли. Она просто была тем корнем, из которого, сама того не замечая, вырастала российская культура. Самые знаменитые российские писатели описывали богиню так, как если бы они имели точное представление о матриархальной теа-логии, развившейся в США и в западной Европе через 200 лет после появления их произведений [1].
Это – одна сторона красного цвета, его сакральности, но надо сказать и о другой его стороне. На заре жизни для меня, как и для многих из моего поколения, родившихся во время войны или сразу после неё, красный цвет знамён и флагов, которыми были расцвечены улицы, не воспринимался ещё как что-то навязанное и чужое. Хорошо помню то чувство невероятного океанического счастья и подъёма, которое в послевоенные годы охватывало во время первомайских демонстраций. Объяснить его могу только так: алый цвет, этот счастливый (солнечный) оттенок красного, вышел из-под контроля советских идеологов и слился с исконным, из глубины веков идущим значением этого цвета. В российском менталитете, насквозь пронизанном корнями матриархальной религии, это священное значение слова алый наглядно (видимо для всех) выступает в названии очень популярной сказки «Аленький цветочек» (сказки о великой любви). Поэтому, когда в семьях по праздникам пели «по всем океанам и странам развеем мы алое знамя труда», было ясно, что это алое знамя не для того, чтобы раздавить эти народы, навязать им свою волю, а для того, чтобы одарить их тем невероятным счастьем, с мистическим оттенком, которое роднило в наших детских душах алое знамя труда с аленьким цветочком из сказки. Поэтому для нас обе сакральности этого цвета были не только совместимы, но и вставлялись друг в друга, как в знаменитом «Марше энтузиастов» знамя страны и пламя души. Не забудем, что речь идёт о конце сороковых и начале пятидесятых, о том времени, когда наша страна ещё не опустилась до того, чтобы навязывать свои порядки другим странам силой оружия. И в 56-м году многие из моего поколения были маленькими детьми и ещё не понимали, что же на самом деле произошло в Венгрии, а в 68-м году, после нападения СССР на Чехословакию, понимать было уже поздно и сопротивляться, как вначале показалось, невозможно.
( Read more...Collapse )