Памяти Василя Стуса
...В октябре 2000 года я в очередной раз ездил в Кучино на научную конференцию по вопросам тоталитаризма. А также как живой экспонат Мемориального музея истории политических репрессий и тоталитаризма “Пермь-36”, который с 1995 года действует в нашем до боли родном концлагере. (В этом 2010 году, как известно, меня туда не пустили, сняли с поезда в Брянске как лицо, нежелательное в Российской Федерации). И встретился я там тогда со своим сокамерником литовцем Балисом Гаяускасом и его женой Иреной Гаяускене.
Я показал Балису и Ирене ксерокопию рукописи Василя Стуса. И госпожа Ирена сказала:
– Это же я вынесла...
Балис добавил:
– В Мордовии было легче. Оттуда многие выносили информацию. Но они нас и вывезли из Мордовии потому, что там были каналы. В 1980 году, когда нас вывозили из Мордовии на Урал, кто-то спросил начальника лагеря Некрасова, куда нас вывозят. Он ответил: «Вас везут туда, где вы не будете писать».
Итак, Стус писал и там, где писать уже было преступлением. Тем более такие вещи, как «Из лагерной тетради». Эти 16 листочков занимают в книге 12 страниц, но их взрывная сила была такой, что погубила и самого Василия. Я считаю, что одной из причин его уничтожения было появление в печати на Западе этого текста.
Вторая причина – подготовка к выдвижению его творчества на соискание Нобелевской премии. Стихи Василя Стуса публиковались за границей. Мир видел уровень таланта украинского поэта не через призму диссидентства, а как художественное явление. Зарубежная украинская общественность в конце 1984 года создала в Торонто «Международный комитет для достижения литературной награды Нобеля Василию Стусу в 1986 году». Комитет разослал письма лауреатам Нобелевской премии и выдающимся людям с просьбой о выдвижении, готовил переводы. Говорили, что к этому причастен Генрих Бёлль, лауреат Нобелевской премии 1972 года и президент Международного ПЕН-клуба (1971-76). Да, он защищал Стуса, но его документа о выдвижении Стуса на Нобелевскую премию не существует. Очень возможно, что премия Стусу была бы присуждена. Но не так думала Москва, хотя уже началась перестройка и в Кремле сидел реформатор Михаил Горбачев...
В 1936 году в похожей ситуации оказался Адольф Гитлер. Тогда Нобелевскую премию присудили немецкому публицисту Карлу фон Осецкому. Но он сидел в концлагере. Гитлер распорядился его выпустить.
Москва же разделалась с украинским кандидатом на Нобелевскую премию по сталинскому завету: «Нет человека – нет проблемы».
Ведь Нобелевскую премию присуждают только живым...
Как это было? Я уже подчеркивал, что в тюрьме мало что видишь, но по звукам определяешь, что происходит.
Летом 1985 года Василь Стус лишь ненадолго выходил из карцера и сидел в камере № 12 с Леонидом Бородиным (русский писатель, ныне главный редактор журнала «Москва»). Камера маленькая, раскинешь руки – и достанешь до стен. Двойные нары, две табуретки, тумбочка одна на двоих и параша. На нарах можно находиться лишь 8 часов в сутки. Сидеть на них в иное время – нарушение режима.
Однажды ночью солдат-охранник на вышке громко пел. Бородин поднялся, нажал кнопку звонка, вызвал надзирателя и попросил позвонить солдату, чтобы не мешал спать. Назавтра оказалось, что это Стус разбудил всю тюрьму – и его бросили в карцер на 15 суток. Бородин ходил обьясняться к начальнику лагеря майору Журавкову – но у него была другая задача: уничтожить Стуса.
Через несколько дней после карцера, а именно 27 августа 1985 года, – новая напасть. Стус взял книжку, положил ее на верхние нары и так читал, оперевшись на нары локтем. В дверной глазок заглянул прапорщик Руденко: «Стус, нарушаете форму заправки постели!». Стус занял другую, разрешенную позу. Но дежурный офицер старший лейтенант Сабуров, Руденко и еще один надзиратель составили рапорт: Стус в рабочее время лежал на нарах в верхней одежде и на замечание гражданина контролера вступил в пререкания.
15 суток карцера. Выходя из камеры, Стус сказал Бородину, что объявляет голодовку. «Какую?» – «До конца».
В 1983 году было так, что Стус держал голодовку 18 суток. Говорил мне потом: «Как это гадко – выходить из голодовки, так ничего и не добившись. Больше я так делать не буду».
Это был человек слова.
Карцеры находились в северной части барака, в поперечном коридорчике. Стуса содержали в третьем, на углу, ближайшем к вахте. Оттуда до нас не доходили никакие звуки. 2 сентября мы в рабочих камерах слышали, что Стуса водили к какому-то начальству. Возвращаясь оттуда, он в коридоре умышленно громко повторял: «Накажу, накажу... Да хоть и уничтожьте, гестаповцы!» Так он извещал нас, что ему грозили новым наказанием.
Эстонец Энн Тарто вечером выносил готовую продукцию (шнуры) из камер и разносил работу на завтра. 3 сентября он услышал, что Стус просит валидол. Надзиратель ответил, что нет врача. Тогда Энн сам сказал врачу Пчельникову, и тот дал Стусу валидол.
В противоположном конце того коридорчика, напротив, в рабочей камере № 7, работал в дневную смену Левко Лукьяненко. Если не слышно было шагов надзирателя, Левко кричал: «Василь, здравствуй!» Или: «Ахи!». Василь откликался. Но 4 сентября он не откликнулся. Вместо того около 10-11 часа Левко услышал, что в коридорчик запасным ходом зашло начальство. Он узнал голоса начальника лагеря майора Журавкова, начальника режима майора Федорова, кагебистов Афанасова, Василенкова. Открывали дверь, о чем-то потихоньку говорили. А потом – какая-то необычная тишина. «Даже та язычница не хохотала», – вспоминал Левко. Это мастерица.
На протяжении нескольких дней мы по разным поводам записываемся на прием к начальству. Нет врача Пчельникова. Нет кагебиста Василенкова. Нет майора Журавкова. Обязанности начальника выполняет майор Долматов, замполит. На вопрос о Стусе отвечает: «Мы не обязаны рассказывать вам о других заключенных. Это не ваше дело. Его здесь нет».
Еще теплилась надежда, что Стуса отвезли в больницу на станцию Всехсвятская. Но в конце сентября меня самого отправили туда. Держат одного, но все же я узнал, что Стуса здесь не было. Может, повезли куда-то дальше? 5 октября вызывают меня два кагебиста – какой-то местный (похоже на Зуев или Зубов) и Илькив Василий Иванович, который приехал из Киева. В разговоре с ними я называю всех умерших в Кучино, в том числе Стуса.
– Ну, Стус... Сердце не выдержало. С каждым может случиться.
Тут и мое сердце упало...
Так, ми відходимо, як тіні, і мов колосся з-під коси,
в однім єднаєм голосінні свої самотні голоси.
Не розвиднялося й не дніло, а тільки в пору половінь
завирувало, задудніло, як грім волання і велінь.
Та вилягаючи в покосах під ясним небом горілиць,
ми будимо многоголосся барвистих світових зірниць.
Народжень дибиться громаддя, громаддя вікових страстей,
а Бог не одведе очей від українського свічаддя.
То не одне уже світання, тисячоліття не одне,
як ув оазі безталання нас душить, підминає, гне...
Як тавра нам віки, як рана, прости ж, мій Боженьку, прости,
коли завзяття безталанне не винести, не донести.
Та віщуни знакують долю – ще розчахнеться суходіл,
і хоч у прірву, хоч на волю – об обрій кулаки оббий.
Ти ще побачиш Україну в тяжкій короні багряній.
На тихі води і на ясні зорі
паде лебідка білими грудьми.
Вдар, блискавко, і, громе, прогрими,
аби вже не простерти крил – у горі.
Зелені села, білі городи, і синь-ріка, і голуба долина,
і золота, як мрія, Україна кудись пішла, лишаючи сліди.
Отут спинюся на самотині – там, де копита коня вороного
розбризкують геть ярі іскри יдного днів.
...Враз ослонилася дорога, що при самій урвалася меті.
Весьма возможно, что смерть наступила от сердечного приступа. Но не забудем, что Стус держал голодовку в хододном карцере. У нем были только куртка, брюки, трусы, майка, носки и тапочки. Постель не выдается. Разве что тапочки положишь под голову. Температура тогда днем едва ли достигала 15 градусов. Солнце в тот карцер не заглядывает. Утром в своей 20-й камере мы с Балисом Гаяускасом видели лед на оконных стеклах. А у Стуса же не было одеяла. И энергии, чтобы согреться, не было... Лукьяненко переживал подобные ситуации и описал их в очерке «Василь Стус: последние дни» (Не дам загинуть Україні! К.: Изд.. «Софія», 1994. – С. 327 – 343). Это психологически достоверный очерк, тем не менее я должен предостеречь, что Лукьяненко отчасти моделирует поведение Стуса и события вокруг него. Ведь он не был рядом.
Жене Валентине Попелюх администрация вынуждена была сообщить о смерти мужа. Она заказала цинковый гроб и собралась в дорогу с сестрой Александрой и подругой Ритой Довгань. В аэропорту «Борисполь» им категорически посоветовали не брать гроб: тело не отдадут. Из Москвы приехал сын Дмитро, который служил тогда в армии. 7 сентября майор Долматов сказал им: «Ну что же, пройдем на кладбище». И привез их на только что засыпанную могилу.
... 24 февраля 1989 года 46-летний майор Долматов лег рядом со Стусом, всего за несколько могил. А майор Журавков умер через дней 10 после Стуса. Журавков-младший, лейтенант-оперативник, которого мы называли «наследственный принц», летом 1987 года утонул в реке Чусовая.
Все это вызывет серьезные сомнения, в самом деле ли смерть Стуса наступила вследствие сердечного приступа.
В одном из карцеров (Балис говорит, что в 6-м) сидел тогда Борис Ромашов, родом из Горького. Он убийца, «ставший на политическую платформу». Во второй раз его посадили за примитивные антисоветские лозунги, которыми он исписал свой паспорт и военный билет и бросил их во двор военкомата. Хотя говорил, что у него есть справка о психопатии, но все-таки ему дали 9 лет заключения и 5 ссылки. У него был конфликт со Стусом: замахивался в рабочей камере механической отверткой. Стус занял оборонительную позицию – и тот не посмел. Обоих посадили на 5 суток. А Балиса Гаяускаса за год до конца срока Ромашов пытался убить, нанеся ему несколько ударов механической отверткой по голове и в грудь. Балис упал под стол, поэтому лезвие пошло наискось, не достав сердца. За этот поступок Ромашова наказали лишь карцером, но кагебист носил ему туда чай.
На нашей встрече в октябре 2000 года Б.Гаяускас высказал мысль, что Ромашова могли послать убить Стуса...
Но в октябре 1985 года Энн Тарто сказал мне, что будто бы Ромашов слышал, как вечером, во время отбоя, Стус застонал: «Убили, холера...». Через несколько месяцев я имел возможность спросить Ромашова, подтверждает ли он, что слышал стон Василя. – «Я об этом не хочу говорить».
А могло быть и так. Во время отбоя надзиратель говорит карцернику: «Держи нары». Так как они держатся на штыре. Надзиратель из коридора сквозь стену вынимает штырь – и нары падают вниз. Под ними приколочена к полу табуретка, на которой только и можно сидеть. Надзиратель мог неожиданно выдернуть штырь – и нары ударили Стуса по голове...
Задним числом мы вспоминали и сравнивали все детали. Вспомнили, что ночью с 4 на 5 сентября в коридоре послышался веприный рык надзирателя Новицкого: «Давай нож!» Это они уже запускали версию, что Стус повесился в рабочей камере на шнуре. Кухне приказали приготовить трехсуточную пайку, будто кто-то уходит на этап. Но ее так и не взяли. Да и никогда в Кучино на этап ничего не выдавали: пайку мы получали в Перми. Через уголовника Вячеслава Острогляда пытались запустить версию о самоубийстве в карцере № 3 заостренной заточкой. Но ни шнур, ни заточка никак не могли попасть в карцер: Стуса очень тщательно обыскивали. Левко Лукьяненко хорошо запомнил, что в его 7-й рабочей камере, куда будто бы выводили Стуса на работу, во вторую смену никто не работал. Он замечал, как оставлял детали на столе. Ничто не было нарушено. При эксгумации 17 ноября 1989 года мы не заметили никаких повреждений головы и шеи. Лицо не было искажено. Только носовой хрящ провалился. Да, собственно, это процедура проходила в таком напряжении, что нам не до осмотра было.
Я не отдаю преимущества ни одной из двух моих версий. Тайну гибели Василя Стуса знают исполнители. Некоторые из них неслучайно вскоре умерли. Знают заказчики, и некоторые из них до сих пор живы. Но они в своем преступлении не сознаются.
Но в одном я уверен: это был приказ Кремля - не допустить, чтобы украинец стал лауреатом Нобелевской премии. Да еще и в камере.
Василий Овсиенко, лауреат премии им. В.Стуса. (авторский перевод с украинского)
Полный текст воспоминаний про Стуса: Овсієнко Василь. Світло людей: Мемуари та публіцистика. У 2 кн. Кн. І / Упорядкував автор; Худож.оформлювач Б.Є.Захаров. – 2-ге видання, доп. Харків: – Харківська правозахисна група; К.: Смолоскип, 2007. – С. 129-237:
Василь Стус у віддзеркаленнях. Спогади Василя Овсієнка про Василя Стуса.– Полтава, 2007. – 192 с..
Также на сайте Харьковской правозащитной группы:
http://www.khpg.org; http://archive.khpg.org (Музей дисидентського руху)
Памятник В. Стусу в родном селе Рахнивка Винницкой области, во дворе школы (скульптор Борис Довгань)
Рукопись Стуса 1982 г. "Из лагерной тетради"
Барак Кучинского лагеря
Карцер, где погиб В. Стус
Крест на кладбище в Борисово, где были похоронены Юрий Литвин, Ишхан Мкртчян, Василь Стус.
Фотографии предоставлены Василием Овсиенко
Comments