Судьбы в ХХ веке::Жертвы двух диктатур

Плен страшнее смерти был для них

ДЕВЯТЫЙ ВСЕРОССИЙСКИЙ КОНКУРС ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ РАБОТ СТАРШЕКЛАССНИКОВ
«ЧЕЛОВЕК В ИСТОРИИ. РОССИЯ – ХХ ВЕК»

 ПЛЕН СТРАШЕЕ СМЕРТИ  БЫЛ ДЛЯ НИХ

 Автор: ДАНИЛИНА Оксана,  ученица 9 класса МОУ гимназия № 42 г. Пензы

 Руководитель: АЛФЕРТЬЕВА Татьяна Яковлевна, председатель Пензенского общества «Мемориал»

Пенза, 2007

 Поздно вечером, фактически, в начале ночи на I декабря 1939 года уже заснувшее  село Ковали вдруг неожиданно поднялось, зашумело, словно потревоженный пчелиный рой: сельский совет получил сроч¬ную телеграмму, и от избы к избе побежало сообщение, что велено немедленно отправить на станцию Урмары призывников, прошедших мед-комиссию и оставленных до особого распоряжения. После окончания гражданской войны такого ещё не было, чтобы  десятки парней одновремен¬но покидали отчий дом, родных, близких. А через двое суток  эшелон с сотнями призывников прибыл в город Чернигов. Там  новобранцы прошли санпропуск¬ник, получили новенькое военное обмундирование и изменились до неузнаваемости. Это была первая значительная перемена в их облике, пока только внешняя. (А сколько их ждало перемен, после которых они и сами себе будут казаться чужими, незнакомыми  людьми, -  так рассуждал Родион Колчин, один из Ковальских призывников, спустя более чем полвека).
Чернигов оказался лишь временным пересылочным пунктом. Оттуда – на Западную Украину в город  Рожище Волынской области. Там ребята – теперь уже курсан¬ты школы младших командиров  - начали овладевать азами военного мастерства, там приняли присягу на верность Родине.
23 августа 1939 г. СССР заключил договор о ненападении с гитлеровской Германией, подписав секретный протокол к договору, по которому Финляндия (как и Эстония, Латвия и Литва)  была включена в сферу интересов СССР "на случай территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств". Естественно, что после этого и отношения между Советским Союзом и Финляндией стали осложняться,  и СССР был исключен из Лиги Наций, оказавшись в международной изоляции. Больше того, Советский Союз едва не оказался в одном  лагере с нацистской Германией и против Англии и Франции, которые приняли решение оказать военную помощь Финляндии против советской агрессии.
Это сейчас, размышляя о том времени, Роман Николаевич удивляется что Советский Союз мог встать на сторону гитлеровской Германии,  воевавшей против демократических государств.  Но он это объясняет тем, что граница Финляндии проходила всего в 32 км от Ленинграда, и правительство нашей страны должно было обеспечить безопасность северо-западных подступов северной столице. По его словам, ключ к обороне этого, второго по величине после Москвы, города страны держала в своих руках Финляндия. 
Мне эти действия Советского Союза кажутся  прямой агрессией против небольшого нейтрального государства Финляндии исключительно с целью территориальных приобретений. И, конечно, установления прокоммунистического режима в приграничной стране.
Советско-финляндская Зимняя война 1939-1940 гг. была первой в истории Советского Союза, в которой он выступал, как нападающая сторона, причем, как и через несколько месяцев гитлеровская Германия на СССР, СССР напал на Финляндию неожиданно, без предупреждения.
И то, что Финляндия приняла участие в нападении Германии на СССР в июне 1941 года, разве   не было это  продолжением советско-финской войны? Реваншем?
 Когда говорят о мудром руководстве Сталина, хочется спросить, не сделала ли его захватническая политика, развязанная им  Зимняя война нейтральную демократическую Финляндию партнером и союзником Гитлера?

Но всего этого в те далекие годы никак не мог знать юноша из чувашского села, затем молодой курсант военной школы Родион Колчин. Он знал, что 30 декабря 1939 года в 8 часов утра на Карельском перешейке войска Ленинградского военного округа перешли границу Финляндии, что речь о «молниеносной» войне с финнами (но война затягивалась), что 12 марта 1940 года был, наконец,  подписан в Москве мирный договор, и новая гра¬ница с Финляндией прошла западнее Выборга и примерно соответствовала границе, установленной  Петром Великим в 1721 году.
А летом 1940 года отдельный артдиви¬зион (ОАД), в котором был Родион, в полном сборе выехал в летние лагеря – в Житомирские леса, где курсанты в поте лица продолжали изучать военное дело, особенно материальную часть.
 Во второй половине июня 1940 года дивизион спешно сняли с летних лагерей и отправили своим ходом к границам Румынии.
Опять-таки «для решения территориального вопроса»? Дело было в том, что в январе 1918 года боярская Румыния, пользуясь ослаблением России гражданской войной внутри страны, захватила Бесарабию, но  28 июня 1940 года была возвращена СССР. Интересно, что сказали бы по этому поводу жители Бессарабии, гражданами какой страны они себя ощущали? И всегда интересна историческая принадлежность территорий – на одном историческом этапе она принадлежала одному государству, на другом – другому, и, чтобы доказать принадлежность данной территории одной из претендующих сторон, нужно просто выбрать соответствующий исторический период!

Вначале 71-ый ОАД был расквартирован в местечке Садгора Черновицкой области, а весной 1941 был перемещен в город Скалат Тернопольской области и переформирован.
Здесь в летних лесных лагерях артбригада и встретила утро 22 июня 1941 года. Ее сразу выдвинули ближе к новым западным границам, «чтобы противостоять натиску вероломно начавших гитлеровских орд», - говорит Родион Емельянович. И  продолжает: «Для наших войск в приграничных окру¬гах нападение противника было внезапным. Советская авиация понесла большие потери в результате ударов с воздуха по её аэродромам. Несмотря на упорное сопротивление на отдельных участках, советские войска не смогли остановить врага и были вынуждены отступать вглубь страны, неся тяжёлые потери в людях и технике. Захватив стратегическую инициативу и использовав превосходство в силах, фашистские войска за первый месяц войны заняли значительную тер¬риторию в Прибалтике, Белоруссии и на Украине».
Жаркие бои шли и за столицу Украины Киев. В одном из сражений на этом направлении в середине сентября 1941 отделение Романа Колчина пыталось противостоять продвижению врага,  «нанося прицельные удары шрапнелью, рассеивать атакующую пехоту», удалось подбить один танк. Это был период, когда их подразделение было почти постоянно под угрозой окружения и плена, выручила лишь находчивость и расторопность полковой разведки. Только благодаря ей им удавалось (до поры до времени) «уходить от беды» - гибели и плена.
Отступление продолжалось почти ежедневно. Стыдно было смот¬реть в глаза населению сёл и городов, не успевших или не сумевших (как беспомощно было население в этой ситуации!) покинуть родные места.
Главная трагедия для Романа Колчина началась весной 1942 года. В марте 1942 года его прооперировали от перфоративного аппендицита. Аппендикс благополучно удалили, но, по словам Романа Емельяновича, «полость живота зашили, забыв во чреве кусочек марли». В результате в течение длительного времени шов не заживал, и рана постоянно кровоточила. Из прифронтового госпиталя сержанта Колчина выписали с условием использовать его в хозвзводе или при штабе полка. Но через некоторое время все же пришлось Роману лечь под нож хирургов повторно, чтобы извлечь «из чрева» забытый кусочек марли.
Тем временем прошел апрель и наступил желанный мягкий май. Роман пока работал писарем при штабе артполка.
12 мая 1942 года в разгар неудачных боёв на Керченском полу¬острове началась Харьковская наступательная операция Юго-Западного фронта. Советское командование возлагало на неё большие надежды, расчитывая захватить инициативу на юге путём нанесения предупреждающих ударов по немецко-фашистским войскам.
Однако и противник тоже планировал наступление, которое начал 17 мая в районе Харькова. Цель весенне-летнего наступления фашистского вермахта на советско-германском фронте состояла в том, чтобы вновь овладеть стратеги-ческой инициативой и уничтожить "оставшиеся" силы Советской Армии, захватить максимальное количество важнейших политических, экономи¬ческих центров Советского Союза.
Стратегический замысел гитлеровского командования сводился к тому, чтобы, сохранить положение на центральном участке, на севере взять Ленинград и установить связь на суше с финнами, а на южном фланге фронта осуществить прорыв на Кавказ.
 Немецкое командование, быстро перегруппировав силы в районе Барвенкова, предпринимает мощное и наглое наступление на позиции Советских войск.
 Вот как рассказывает об этом наступлении Роман Емельянович:
«Ураганный артиллерийский налёт заставляет наших искать укрытия. Почти одновременно с артобстрелом появляются бомбардировщики. Бомбы вонзаются в холмы и поля, вздымают столбы земли. Люди чувстввуют себя беззащитными подопытными кроликами. В небе хозяйничали не наши. Наши попали во вражеское окружение».
Инстинкт самосохранения заставил сержанта Романа Колчина при-жаться к земле. Недалеко упали три бомбы. Врезавшись в грунт, они выбросили вверх комья земли. Но ни одна из них не взорвалась. «И смерть который раз смерчем пронеслась мимо меня,» - улыбается Роман Емельянович.
Теперь ожидалась атака танков. На той ровной-преровной равнине среди  редких островков дубов было трудно отступать, прорываться, пробиваться к своим. Дивизия и полки буквально кочевали из окружения в окружение, продолжая отчаянно сражаться, каждый – на свой страх и риск.
 «Ощущение общего исхода боя, рожденное в человеке, отъединенном от других дымом, огнем, оглушенном, часто оказывается более справедливым, чем суждение об исходе боя, вынесенное за штабной картой.
В миг боевого перелома иногда происходит изумительное изменение, когда наступающий и, кажется, достигший своей цели солдат растерянно оглядывается и перестает видеть тех, с кем дружно вместе начинал движение к цели, а противник, который все время был для него единичным, слабым, глупым, становится множественным и потому непреодолимым. В этот ясный для тех, кто переживает его, миг боевого перелома, таинственный и необъяснимый для тех, кто извне пытается предугадать и понять его, происходит душевное изменение в восприятии: лихое, умное «мы» обращается в робкое, хрупкое "я", а неудачливый противник, который воспринимался как единичный предмет охоты, превращается в ужасное и грозное, слитное «они». (Василий Гроссман «Жизнь и судьба». Глава 11)

«Это удивительное чувство, возникшее в ночном бою, где в трех шагах не различишь, кто это рядом — товарищ или готовый убить тебя враг, связывалось со вторым, не менее удивительным и необъяснимым ощущением общего хода боя, тем ощущением, которое давало солдатам возможность судить об истинном соотношении сил в бою, предугадывать ход боя». (Василий Гроссман «Жизнь и судьба». Глава 10)

Роман Емельянович рассказывал, что штаб  фронта располагал не очень достоверными сведения¬ми о том, что противник выдохся и остановился. Началась перестройка подразделений и частей, и во многих случаях это были уже не роты, не батальоны, а отряды, для которых характерно отсутствие тылов. Да и бойцы тыловых служб стали стрелками.
 Картина, которую мой собеседник вспоминает до сих пор, ужасающе безысходна: «Вражеские самолёты идут волнами, наши зенитки бессильны против них - снаряды кончились. В воздухе господствует враг, а на земле - танки Клейста. Связи с фронтом нет, а радио противника прорвалось на наши волны - предлагают немедленную капитуляцию. Из суточного распорядка целиком исключилось время на отдых: днём вели бои, а ночами отходили. Люди засыпали на ходу. Иные падали, ушибались, но исступлённо, свято верили в свою конечную победу, что одолеют врага, что поме¬няются с ним местами (но не ролями!) – с наглыми пришельцами, которые, доверившись банде фашистских политиканов, военных преступников, захвативших власть в Германии и обуреваемых бредовой идеей мирового господства, пришли на нашу землю».
В развернувшемся сражении Советские войска потерпели поражение и были оттеснены за Северский Донец. В середине июня Юго-Западный фронт был вынужден ещё дважды отступать и отойти за реку Оскол. Всё это в значительной мере и обеспечило немцам летом 1942 года успех прорыва к Сталинграду и на Северный Кавказ.
Как плотно сомкнулись судьбы Отечества и каждого его сына! Не было в тот период проблемы отцов и детей, была только проблема спасения Родины! Окружённые войска вели героическую борьбу, пока не иссякли возможности сопротивления.
По мнению Романа Емельяновича причины поражения наших войск под Харьковом следующие:
1. Юго-Западное направление не имело необходимые резервы ставки.
2. Штаб Юго-Западного фронта слабо знал истинную силу противника, не заметил появления НОВЫХ 11 пехотных и одной танковой дивизии.
3. Несоблюдение скрытности сосредоточения наших войск, чрезмерно долгая перегруппировка.
4. Взаимодействие войск надлежащим образом организовано не было и недооценка радиосвязи.
5. Просчёты в организации наступления не были своевременно выяв¬лены и исправлены.
Я, конечно, не военспец, но мне кажется, что Великая Отечественная война показала бездарность (а не талант) руководства нашей страны и наркома Сталина, поскольку победа одержана не стратегией и тактикой, а «пушечным мясом», брошенным под ноги наступавших  гитлеровских дивизий. Жизнь солдата, как и жизнь любого советского человека, была ничтожна для руководства страны. Это доказывают все периоды Второй Мировой войны, вплоть до взятия Берлина.
А Маршал Советского Союза Г. К. Жуковписал, что такой исход операции явился результатом, прежде всего недооценки «серьезной опасности, которую таило в себе юго-западное стратегическое направление, где не были сосредоточены необходимые резервы Ставки».
В любом случае этот период войны называют Харьковским котлом, харьковской трагедией.
Меня потрясли слова Романа Емельяновича о том, что под Харьковым из окружения сумели выйти лишь 22 000 солдат и офицеров из почти 300 000 человек. Но я нашла сообщение Совинформбюро, которое гласило: "В ходе боев немецко-фашистские войска потеряли убитыми и пленными не менее 90 тысяч солдат и офицеров, 540 танков, не менее 1500 орудий, до 200 самолетов. Наши войска в этих боях потеряли убитыми до 5 тысяч человек, пропавшими без вести 70 тысяч человек, 300 танков, 832 орудия и 124 самолета."
Разница в приведенных цифрах меня поразила: что это? Из разряда «у страха глаза велики?» Не похож Роман Емельянович на тех, кто может сознательно искажать факты. И я нашла следующие свидетельства:
По советским данным, потери войск Юго-Западного направления за период боев с 10 по 31 мая 1942 года составили: 266 927 человек (из них раненые и больные, эвакуированные в госпитали — (6314, убитые и захороненные на незахваченной врагом территории — 13 556 человек. Остальные 207 047 человек попали в окружение), 652 танка, 1646 орудий и 3278 минометов.
Вместе с тем, в документах отмечалось, что «установить потери вооружения и техники, из-за отсутствия документов по ряду соединений и частей, не представляется возможным».
По немецким данным, во время боев за Харьков было взято 239 036 пленных,
уничтожено и захвачено 2026 орудий, 1249 танков и 540 самолетов.
Собственные безвозвратные потери в людях составили 20 000 человек. 
Генерал Клейст после поездки по району только что стихших боев писал, что
«на поле боя везде, насколько хватало глаз, землю покрывали трупы людей и
лошадей, и так плотно, что трудно было найти место для проезда легкового
автомобиля».
Но многих бойцов и командиров постигла тяжёлая участь фашистского плена, в том числе сержанта Колчина.

В той суматошной круговерти, когда каждый боролся с неминуемой и бесславной смертью или пленом, сержант Колчин оказался на положении последнего из могикан. Однажды он с товарищами скры¬вался в болотистой местности среди ивняка. А вечером, когда они выбрались на дорогу, ведущую на восток, вдруг появились немецкие одномоторные бомбардировщики Ю-87. Шасси этих самолетов не убирались,  они висели в полёте под брюхом самолёта. Казалось, что из брюха машины торчат ноги, обутые в лапти, поэтому на всех фронтах лётная молва и окрестила их "лаптёжниками", или просто "лапти". Эти пикировщики, вооружённые пушкой и пулемётами с мощной сиреной, наводили ужас в боях над Польшей, Францией, Данией, Бельгией, Голландией, Югославией. Советские лётчики в многочисленных боях нащупали их слабые места, и "лаптёжник" у наших асов считался небогатой добычей. К сожалению, наших истребителей, когда были в окружении наземные силы, в то время не видно было. Поэтому "лапти" разбойничали над «окруженцами» как могли и как хотели. Роман Емельянович рассказал, как к великой радости всех свидетелей происшедшего, Бог своей властью наказал одного убийцу публично: его самолёт не вышел из пике, врезался в землю и разлетелся в клочья от взрывов своих же бомб.
Ближе к закату солнца, окружённые воины стали стягиваться в районе большого населённого пункта недалеко от Изюма. Здесь поя¬вился один майор, который объявил, что только-что улетел на само¬лёте представитель Юго-Западного фронта и приказал всю ночью двигаться группами на восток. Еще он сказал, что навстречу окруженным идёт с армией маршал Тимошенко. На душе воинов стало легче. Стали искать грузовые машины, оставленные отступающими. Таких машин оказалось три. Первые две машины скоро ока¬зались заполненными. А Роман Колчин угодил на какую-то шальную полуторку, принадлежавшую какому-то хозвзводу. Не успели проехать и пару километров, как над нами появилась новая стая фашистских стервятников. Полуторка Романа попадла в яму от бомбового взрыва и опрокинулась. Пассажиры машины почти все оста-лись живы, но были сильно контужены и с травмами различной степени тяжести на теле. Лейтенант – убит: рана осколочная в пере¬носицу, но не видно кровотечения. Роман был оглушён, правая бровь рассечена, глаз совершенно закрыт из-за отёка, солоноватая кровь сильно щипала глаз, кровь сочилась и с головы, над правым ухом. Он помнит, как ласковое майское солнце садилось за горизонт, заметно темнело и веяло прохладой. Постепенно контуженные воины начали подниматься на ноги, ощупывать себя, слышны были стоны. Кто-то подал команду: "Кто может - все за мной в овраг за селом".
Роман Емельнанович рассказывает, что, когда бойцы, кто как мог, вереницей двинулись за командиром как гусята за гусыней к оврагу,  с его вершины посыпалась автоматная оче¬редь. Все моментально залегли. Тот же командир, лёжа поставил задачу: автоматчика надо взять. Он с двумя вызвавшимися бойцами сам пошёл на немца в обход, и фашиста привели живьём. Пытались с ним говорить, но никто немецкого языка не знал. А то, что ему говорили "Гитлер капут", у него вызывало лишь недоуменье. Чтобы пленный фашист не стал помехой в дальнейшем движении на вос-ток через немецкие позиции, его в овраге же пристрелили.
В овраге оказался врач-грузин. Он сделал Роману добротную пере-вязку, успокоил его, как подобает врачу. Только этот врач заметно боялся фашистов, по слова Романа Емельяновича, «как земляк Сталина». Вскоре бойцы потеряли его из виду, этого очень помогшего им молодого врача.
Май ночи короткие. На востоке небо уже серело, вскоре появились первые далёкие чуть заметные золотые брызги восходящего солнца. Оно как бы звало, манило к себе обречённых воинов, придавало им силы. Но с рассветом снова появились "юнкерсы", жужжли в воздухе снаряды, начинённые шрапнелью, снова смерть встала над головами людей. Фашисты решили малой кровью выгнать красноармейцев из оврага на ровную местность и захватить их в плен. Но если бы они знали, что у русских нет патронов, могли бы гораздо проще осуществить свой замысел.
Красноармейцы старались спастись от смерти или плена кто как мог. Многие, вылезая из оврага на чистое поле, побежали к лошадям, потерявшим своих хозяев в бою, пасшимся в поле. Но стоило им сесть на коня и сделать несколько скачков, как замаскировавшиеся автомат¬чики легко брали на прицел и лошадь, и всадника. На глазах Романа упали на землю трое смельчаков. Тогда сержант Колчин решил выбраться из оврага и по-пластунски доползти до лесопосадки вдоль просёлоч¬ной дороги. Первые движения прошли без помех, хотя голова раскалы¬валась от боли и кружилась. Далее он стал слышать, что будто начал крапать дождь возле головы с обеих сторон. Он мгновенно сообразил, что это фашисты стреляют по его забинтованной голове и никак не могут попасть. Тогда Роман сразу прекратил дальнейшее передвижение по-пластунски и тяжело перевернулся лицом к голубому небу с тем, чтобы противник уверовал, что достиг цели, застрелил ползущего врага. Так Роман пролежал некоторое время, перевёл дыхание. Видимо, что-то другое привлекло внимание вражеского автоматчика, и Роман потихонечку дополз до лесопосадки с карабином в руках, но без патронов.
Было очевидно, что здесь недавно были бои, потому что лесо¬посадка была полна убитых. За лесопосадкой он слышал проклятия и стоны тяжело раненых, хриплые призывы - приказы "вперёд" и сам проклинал и ругался. Он видел тогдашние события сквозь пропылённую марлю, сползшей на глаза повязки, сквозь красный туман контузии. Видел гибель товарищей и смерть ненавистных врагов.
Ему не оставалось ничего другого, и Колчин решил лечь среди погибших солдат, переждать, а ночью двигаться на восток, к своим. Вдруг раздались близкие автоматные очереди. Это немцы решили прочесать лесопосадку, прежде чем опро¬метчиво войти в неё. Наконец, вражеские солдаты в лесопосадке. Они с немецкой аккуратностью осматривали каждого, лежащего здесь красноармейца. Роман слышал приближающийся роковой топот немецких сапог, как они стояли около раненного советского сержанта, что-то говорили между собой непонятное ему. Вдруг один из немцев нанес силь¬ный удар головкой сапога в левый бок Романа – в область почек. Колчин не выдержал сильного удара, от боли у него  перехва¬тило дыхание, и он тихо застонал. Немцы снова забормотали. Они, очевидно, требовали, чтоб русский поднялся. Когда поняли, что про¬тивник не в силах самостоятельно двигаться, они подняли его, карабин разбили, а самого посадили в коляску мотоцикла и повезли в западном направлении. Там в ложбине сосредоточено было большое количество наших пленных. Среди них по-хозяйски рас¬хаживали мадьяры и мародёрствовали. Там Колчин на всякий случай оторвал первый листок комсомоль¬ского билета и спрятал его под подкладкой сапога.  Какой-то солдат венгр отнял у Романа часы.
Здесь пленных продержали под усиленной охраной некоторое время. Пленным поварам разрешили сварить для своих похлёбку из мяса уби¬тых лошадей. Отсюда вскоре их погнали дальше на запад, сначала пешком.
Ещё изредка наблюдались в воздухе разрывы снарядов, а женщины, вышедшие встретить колонну пленных, стояли с продуктами в узелках, с питьевой водой в кувшинах, надеясь увидеть своих близких: сына, брата. Немцы-часовые отгоняли их прикладами, а они шли и шли, бесстрашные и преданные. Если кто из пленных выходил к ним попить водички, то сразу получал пулю в спину.
Далее на какой-то станции пленных посадили в товарные вагоны, в которых возили скотину, и довезли до Умани, где содержали на территории бывшего птичника. Индюшечью ферму на окраине города и по соседству глиняный карьер для кирпичного завода, торопливо огородили рядами колючей проволоки, расставили сторожевые вышки, установили пулемёты, привезли из Германии овчарок, натренированных хватать за горло безоружного человека. в начале августа 1941 года здесь начала работать фабрика смерти.
Пленники содержались под открытом небом. Для тяжелораненых и больных - навесы, где раньше сушился кирпич. Ни кухни, ни уборных не предусмотрено. Этот лагерь рассчитан был на 6-7 тысяч человек, но в нём содержалось 7 400 человек.
На питание дневная норма составила только хлеб на 6 человек, который лишь назывался хлебом. При раздаче горячей пищи часто возникали беспорядки из-за толчеи. Тогда охрана пускала в ход дубинки. Для усиления порядка из среды пленных немцы назначали более сильных парней в качестве полицаев. Их избиения были не менее жестокими, чем фашистские. Внутри лагеря имелись так называемые кухни. На цементе и на камнях были установлены железные бочки, в которых приготовлялась пища для военнопленных из пищевых отходов, из гнилого проса, картофельных очистков и т.д. В результате плен¬ные в течение дня погибали десятками. «Так гитлеровские генералы выполняли требование своего фюрера об истреблении русских» - считает Роман Емельянович. И еще он рассказал, что «при ликвидации Сталинградского "котла" в paйонe Питомника наши воины наткнулись на лагерь советских военнопленных. Почти месяц им не выдавалось никакого продовольствия. Живые и мёртвые лежали рядом на гнилой соломе».
Из Умани многих пленных перевезли на польскую территорию, в город Хелм. Русские пленные назвали его Холм. Здесь был огромный лагерь для военнопленных, в т.ч. для англичан, которых держали отдельно от советских, кормили лучше, разрешали им получать посылки по линии Красного Креста. У советских пленных были нечеловеческие условия содержания. Об этом уже давно известно всему миру. Кормили баландой из недоб¬рокачественных свекольных листьев. Хлеб в основном состоял из опилок. Иногда давали повидло, в котором кишели какие-то белые червячки. В результате голода на территории лагеря вся трава была съедена. Приблизиться за травой к рядам проволочного заграждения была опасно. Охрана стреляла на поражение. Обувью служили тяжёлые деревянные колодки. Спать загоняли в бараки при помощи овчарок, спали на голых досках. Любая ночь могла оказаться последней. По утрам из бараков выносили умерших дис¬трофиков, которых зарывали за городом, в общей яме. В редких случаях удавались побеги, но часто беглецов ловили и для них соз¬давали в дальнейшем смертельные условия.
Приближалась осень 1942 года.
Однажды какие-то немцы в штатском организовали осмотр пленных. Пошёл слух, что они набирают пленных для ра¬боты в богатых немецких хозяйствах. Пленные построились. По рядам ходил тучный немец и прощупывал мускулы рук. Тех пленных, у кого остались одни кости да кожа,  отстраняли. Оставшихся после первого отсева пленных выстроили ещё раз и приказали полностью раз¬деться. При этом особое внимание обращали на половой орган - на наличие обрезания. Таким образом, вторым заходом отсеяли евреев. В строю осталось только несколько десятков пленных. Их фамилии записали и начали вызывать на личное собеседование.
Вызвали на собеседование и Романа. Немец спросил его, желает ли он вое¬вать против большевиков. Сержант Колчин не  ожидал подобного вопроса, не готов был ответить на него сейчас же. Роман Емельянович говорил, что у него было физическое ощущение, что он будто набрал в рот слишком много еды, которую не мог проглотить: он не мог пошевелить языком и губами. Однако, он сразу смекнул, что в случае отрицательного ответа фашисту, ему добра не ждать, что согласившись на предложение, он может выйти из лагеря, получит оружие, которое сможет направить против "хозяев" же. И после короткого замешательства он ответил вербовщику, что согласен воевать против большевиков.
Тогда немец предложил ему рассказать о себе, о родных, родителях. Тут Роман понял, что немцу-фашисту нужен человек с надёжной для него биографией. Колчин рассказал, что его родители раскулачены, высланы в Сибирь, хотя на самом деле этого не было: отец всю жизнь работал пекарем в родном селе и умер от болезни, и мать, домохозяйка, умерла дома. Репрессии советской власти их не коснулись. Но Роман продолжал «рассказывать» историю семьи, что родной дядя был расстрелян за экономическую контрреволюцию (а тот в это время был в действующей армии на фронте, и впоследствии погиб в бою). Словом, знакомство состоялось. Кандидатура Германа подошла.
Далее пленных, отобранных вышеописанным образом, собрали в отдельном бараке, обмундироввали в приличную форму красноармейцев и увезли из города Холм куда-то на немецкую территорию, где их держали без видимой охраны несколько недель. Здесь же им всем предложили подо¬брать себе псевдонимы. Роман назвался Холмским.  Теперь для него было ясно, что из них собираются готовить шпионов для переброски в тыл Красной Армии. Подобный ход жизни Романа особо не беспокоил. У него в голове были свои, чистые мысли, своя задумка. И он их осу¬ществил впоследствии с бесспорной пользой для Отечества.
Среди завербованных немцами разведчиков, конечно, были и убеж-дённые враги Советской власти, дезертиры, добровольно сдавшиеся в плен, но были и те, про которых Роман Емельянович говорил: «Голод и страх гоняли людей к чёрту на рога, загнали и сюда». Но было много советских граждан, попавшие в руки фашистов не по своей вине, и они соглашались сотрудничать с немецкой разведкой исключи¬тельно из патриотических мотивов. Рискуя жизнью, они узнавали и накапливали бесценные сведения. Роман Емельянович считает, что «в ряде случаев с помощью таких людей и решала наша военная контрразведка стоящие перед ней задачи по предотвращению козней врагов».
Перед нападением на СССР в июне 1941г. (а по некоторым источникам в мае) для обеспечения успешного и бесперебойного руководства всеми фронтовыми организациями Абвера в Берлине был создан специальный разведывательный штаб под кодовым наименованием «Валли 1». Штаб располагался вблизи Варшавы, в местечке Сулеювек, и значился как полевая почта № 57219. Начальником штаба был назначен полковник Гейнц Шмальшлегер.
 Крах фашист¬ского блицкрига означал необходимость ведения затяжной войны. О такой войне Германия не помышляла и готова к ней не была. Для составления планов продолжительной войны немецкому генштабу тре¬бовались новая и исчерпывающая информация о Красной Армии. Возникла необходимость и в получении сведений о том, сколько дивизий и каких родов войск сможет выставить Советское государство через несколько меся¬цев, полгода, через год, как эти соединения будут вооружены, где создаются стратегические резервы СССР, где они накапливаются и куда стягиваются по мере накопления и т.д.
Другой важной причиной, которая привела к увеличению объёма и расширению масштабов разведовательно-подрывной деятельности немецких спецслужб, явилось значительное нарастание военной мощи Красной Армии. Перебазированные на восток страны фабрики и заводы стали давать первую военную продукцию. Увеличилось коли¬чество танков, самолётов и орудий, поступающих на вооружение Красной Армии. Заметно улучшились их техническое данные, конструкция. Бойцы и командиры приобрели опыт войны с фашистскими захватчиками. Почувствовав это, руководство Рейха приняло необходимые меры.
Всего с ноября 1942 по конец 1943 годов на советско-германском фронте действовало, как выяснил позднее Колчин, около 60 специальных школ по подготовке шпионов и диверсантов, и все эти школы за год выпускали 10 000 агентов невидимого фронта для получения необходи¬мых данных о Красной Армии.
«Фашисты делали всё для того, чтобы подготовить надёжных агентов, - рассказывает Роман Емельянович. - Они обещали нам после окончания войны райскую жизнь в любой стране мира. Организовывали встречи с вернувшимися после выполнения задания агентами, награждёнными гитлеровскими медалями. В то же время не забывали стращать расстрелами, мучительно медленной смертью в лагерях НКВД, если мы, агенты, сами явимся в органы контрразведки на советской территории».
Группу Колчина с немецкой территории перевезли именно в школу в Сулеювек. Руководителем школы был какой-то немец старше средних лет, человек высокого роста, со сви¬репым взглядом серых глаз из-под густых седеющих бровей.
Я нашла описание полковника Гейнца Шмальшлегера. К описываемому периоду ему было около пятидесяти лет. Выглядел он стройным, подтянутым, выше среднего роста. Волосы светлые с сединой. Вполне симпатичный человек, но не для пленных, которые вынуждены соглашаться на измену родине ради спасения своей жизни. В нем воплощалась мысль об уничтоженном поступлением в разведшколу будущем.
Первоначально Роман обучался в школе "ходоков", т.е. раз¬ведчиков с пешим переходом линии фронта. Срок обучения там длился где-то в переделах двух месяцев. Но в связи с катастрофическим поражением немцев под Сталинградом карты фашистов оказались перепутанными. Тогда будущих агентов продолжали обучать уже в школе радистов-парашютистов. Эта школа нахо¬дилась в том же местечке, по соседству.
Колчин, обучаясь в школе, старался показать себя добро¬совестным, дисциплинированным курсантом, подающим надежды. Хотя при этом он не упускал случая поиздеваться над немецким инструк¬тором по радиоделу, за что получал частенько от него полновесные пинки.
Ежедневно Роман всё больше узнавал о преподавателях школы, не говоря об однокашниках. Например, он узнал, что агентурную разведку вел бывший генерал-майор Красной Армии Салихов, сдавшийся в плен. Это был  маленький, тщедушный, хитрый, коварный человек из казанских татар. Впоследствии он был схвачен, осуждён и расстрелян по данным советской контрразведкой СМЕРШ.
По окончании обучения курсантов начали готовить к переброске в тыл наших войск. Готовясь к возвращению к «своим» - на советскую территорию, Роман старался лучше запо¬минать слушателей школы в лицо, их псевдонимы, подобрал и зашил в подкладку брюк одну фотокарточку, где, как он предполагал,  имелись лица, возможно, интересующие советскую разведку.
Наконец, операция началась. С Варшавского аэродрома группу агентов перебросили в Минск, а оттуда в Смоленск. Везде Роман видел огромное количество ранен¬ных немцев, ожидающих отправки в Германию. Это были «люди, перемолотые воен¬ной мясорубкой», по словам Романа. Ничего подобного он ранее,  когда вое¬вал под Киевом, Харьковом, не видел.
Первая попытка выбросить агентов со Смоленского аэродрома (именно так говорит Роман Емельянович) была предпринята 30 июля 1943 года. Вылетели на "хойнкеле" ночью. Роману неизвестно, сколько времени прошло (не было возможности взглянуть на швейцарские часы, выданные всем агентам), как Советские зенитники открыли заградительный огонь. Разрывы снарядов были видны были повсюду вокруг самолета. Боясь не выполнить задание, не долететь до нужного квадрата – квадрата "сбрасывания, немецкие лётчики повернули обратно в Смоленск.
На повторный рейс один агент под псевдонимом "Ярош" не явился. Он благополучно сбежал, скорее всего - к партизанам. И ещё до вылета из Варшавы разведчик по кличке "Огнёв" исчез с терри¬тории школы. Странная несерьезность по той смертельно опасной ситуации, но Роман Емельянович рассказывает, как, получив всё необходимое для вылета, многие агенты шли в посёлок Сулеювак, продавали за бесценок местным жителям костюмы, одеяла, обувь и пропивали их. Их находили быстро опекуны школы и старались  быстрее переправить через линию фронта.
В ночь с 1-го на 2-е августа 1943 года "хойнкель" с агентами снова поднялся в воздух. Самолёт специально был подготовлен для выброски парашютистов-разведчиков. Вскоре Роману скомандовали готовиться к прыжку. Боковой люк самолета уже был открыт в бездну. Шнур с крючками на конце для «выдёргивания» - раскрытия - пара¬шюта прицеплен. Колчин должен был совершить первый в своей жизни прыжок в неизвестность. Страшно было, безусловно, страшно. Но не прыгнуть – нельзя, потому что, если агент из-за боязни не решится добровольно прыгнуть, то его всё равно «крутые абверовцы» выбросят: они должны выполнить приказ своего начальства.
Итак, на очереди Роман Колчин. Ему, как и остальным, тоже страшно. Но он собрал в кулак все физические и мора¬льные возможности своего организма, успокоил себя тем, что если разобьётся и погибнет подобно неоперившемуся птенцу, по глупости выпавшему из гнезда, то во всяком случае это произойдёт на родной земле, куда он стремился всем своим существом, пока в течение года он мыкался в плену. Никакие пулевые и осколочные раны, никакие увечья не могли сравниться с душевной контузи¬ей, оглушившей его душу, когда он попал в плен, да еще был вынужден вытерпеть немецкую разведшколу. Роман всегда размышлял однозначно: "Нет, Родина нас не бросит! Она числит нас в своём боевом расчёте, а нам осталось одно - бороться с ненавистным врагом".
С такими светлыми мыслями в голове Герман делает решительный шаг с "хойнкеля" в зловещую холодную темноту. Он несколько раз пере-ворачивается в воздухе после прыжка, дергает чеку. Резкий толчок. Значит, пара¬шют раскрылся. Положение его в атмосфере стабилизировалось, и он медленно и верно приближался к заветной цели. Поток холодного воздуха остался позади, и парашют вошёл в тёплые слои его. Однако Роману казалось, что он не снижается из-за своей легковесности – 47кг. Но малу-помалу стали вырисовываться очертания лес¬ного массива, и вскоре Колчина по-матерински тепло приняли крупные лиственные ветви могучего дерева. Он достиг цели. «Враги сами проводили меня, своего пленника, в своём самолёте на Родину, правда, предварительно изваляв, испачкав мою честную душу несмываемым клеймом врага советского народа, шпиона, пособника фашизму. Но, опустившись на родную почву, я показал кукиш Канарису и его легковерной банде», - улыбается Роман Емельянович.

НА РОДНОЙ ЗЕМЛЕ

Примерно через час пребывания Романа в КПЗ за ним приехали два работника НКВД и шофёр. Колчина посадили на заднее сидение легковушки между двумя дюжими офицерами органов и повезли в лес на поиски парашюта и оставленных на дереве документов, денег. Роман легко нашёл рацию, оставленную утром в кустарнике и передал офицерам. Ему искренне хотелось быстрее разыскать место своего приземления и помочь им выполнить приказ начальника. К сожалению, время неумолимо шло, лучи солнца зашли за высокие кроны деревьев, в лесу становилось заметно темнее, и офицеры решили прекратить дальнейшие поиски.
С другой стороны, Роману казалось, что офицеры НКВД побаи¬вались того, как бы этот ещё неизвестный агент немецкой разведки не завёл их в западню к своим возможным сообщникам с тем, чтобы разоружить, захватить их документы, а самих пустить в расход. Время поиска ещё было, но они торопились, торопили и агента.
Роману, к сожалению, не удалось верно и быстро сориенти¬роваться в незнакомом лесу. Лишь через некоторое время полуго¬лодные и пообносившиеся местные женщины, оказавшиеся в том лесу по сбору даров природы, легко обнаружили всё, т.к. верхушка дуба, куда неделю назад совершил мягкую посадку Колчин, был оку¬тан белым саваном. Женщины не растерялись. Они, не торопясь, сняли парашют, из которого потом сшили себе и детям добротную одежду, а аккуратно уложенные документы и деньги сдали в сель¬совет. Председатель совета сдал их в районный отдел НКВД как вещественное доказательство появления на их земле вражеского пришельца.
На другой день после неудачного посещения леса по звонку из Управления НКВД по Горьковской области Колчина повезли в областной центр. Там начался предварительный допрос Романа. Любопытные офицеры то и дело заглядывали в кабинет, где перед следователем сидел ничем не примечательный небольшого роста моло¬дой, исхудавший человек в форме лейтенанта-артиллериста Красной Армии.
«Вскоре поступил звонок-распоряжение из Москвы. Машина, в которой два бравых офицера «бериевской закваски» везли меня из Горького, - рассказывает Роман Емельянович, - заехала прямо во двор большого здания с прочными железными воро¬тами. И я оказался в известной в стране Бутырской тюрьме. А кто у нас в России не знает и не слышал о Бутырской тюрьме в Москве на Лесной улице?»
И в самом деле, через камеры этого знаменитого в своём роде заведения какие только люди не проходили! Здесь проходили, в основном, по политическим статьям. И многострадальному Роману Емельяновичу Колчину было предъ¬явлено обвинение в измене Родине - 58-1Б. Суть обвинения: плен, шпионаж... словом, он проходил по следственной части по особо важным делам НКВД СССР.
Практически, Роману очень долго не давали нормально спать. На допрос вызывали вскоре после отбоя, т.е. после 22 часов 30 минут. Только з/к ложился спать, как надзиратели поднимали его и вели на допрос. Нередко по дороге запирали в бокс на несколько часов. Глубокой ночью вво¬дили в кабинет зевающего следователя, который, чтобы разогнать сон, орал, грозился и вёл безумные бездумные, бессмысленные и бесконтрольные речи вроде того: "Если враг не сдаётся - его уничтожают". В камеру отводили около 6 часов утра, а в шесть часов – подъём, и уже спать днём не давали. Засыпать порой приходилось за столом перед следователем, иногда вместе с ним. «А может, он не засыпал, а проверял, не убежит ли горемыка-узник, куда глаза глядят?» - задает себе вопрос Роман Емельянович. И сам грустно отвечает: «О бегстве не могло быть и речи».
В те дни Роман Колчин не думал о том, верили или не верили мерзавцы, «вшившие ему дело», в то, что он и в самом деле предал свою родину. Но начальству было доложено, что изловили немецкого шпиона, и машина завертелась, статья готова. И его немолодым родителям, и брату и  сестре, которые были на фронте, грозило страшное несчастье: быть объявленными родственниками изменника Родины.
В январе 1944 года Романа Колчина вызвали в какой-то кабинет Бутырки и объявили с последующей его росписью решение Особого Совещания при НКВД СССР об осуждении его на 3 года ИТЛ. Вскоре после этого людей, "осуждённых" таким образом на различ¬ные сроки по политическим мотивам,  посадили в зимнюю стужу в гру¬зовые автомашины, покрытые брезентом, и отправили в лагерь.
 Заключенные этого лагеря ремонтировали и расширяли автостраду Москва-Минск. Дополнительно к власти НКВД там была и другая власть - власть воров, "указников" и других криминальных элементов. У Романа украли  сапоги, нередко про¬падал хлеб, отнимались посылки. Бараков для жилья не было. Вместо них «жильем» служили большие брезентовые палатки с деревянными, кое-как вколоченными топчанами. Роману приходилось выпол¬нять самые различные работы: выгрузка из вагонов битума, перевозка мазута, асфальта, гравия, песка. Был он и десятником, и вулканизатором, и, наконец, счетоводом с конторе.
Юрий Грунин -  поэт, прозаик, художник, архитектор, , человек – из того же времени. Он пошел на фронт, попал в плен, потом попал в советские лагеря, и так практически всю жизнь в лагерях и провел. В 1945 году он написал стихотворение «Из плена в плен»:
"Родина, все эти годы снилась ты,
 Ждал я, что к рукам твоим прильну.
 Родина, по чьей жестокой милости
 Мы сегодня у тебя в плену?
 На допросах корчусь, как на противне,
 Что ни ночь, в ушах свистящий шквал:
 "Ты предатель, изменивший Родине".
 Только я ее не предавал.
 "Смерть шпионам" - воля повелителя.
 СМЕРШ, как смерч, основою основ.
 Вот триумф народа-победителя
 С тюрьмами для собственных сынов.
 Слушали в строю еще на фронте мы
 Чрезвычайный сталинский приказ:
 "Каждый, кто в плену - изменник Родины".
 Плен страшнее смерти был для нас.
 Мы - репатрианты, ходим ротами,
 С ложками в столовую, раз-два.
 Кто нас предает сегодня? Родина?
 Или власть земного божества?
 Где же он, предел сопротивления
 В следственной неправедной войне?
 Что же здесь творят во имя Ленина!
 Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Колчин узнал адрес лагеря, и через одного расконвоированного з/к ему удалось переслать родителям весточку на каком-то клочке бумаги, сложенном в солдатский треугольник.
Получив письмишко, хоть и не радостное, от пропавшего без вести сына, родители воспрянули духом. Отец даже приезжал в лагерь, где его оперуполномоченный чуть не арестовал: ведь человек явился к шпиону. Удалось отцу с сыном всего-навсего перекликнуться 2-3 словами через ряды колючей проволоки. Старшая сестра на сельском базаре встретилась с Верой Сергеевной, местной учительницей, сообщила ей о получении письма от Романа и тем несказанно обрадовала девушку, которая провожала его в армию, дружила с ним, обещала верно и честно ждать возвращения любимого.
Вера Сергеевна беззаветно сдержала своё девичье слово. Лучшим доказательством этого является следующий эпизод.
В лагере, где находился Колчин, оперуполномоченным был его земляк, однокашник по сельской школе Михаил Москвин. Однажды, чисто случайно, эти два земляка, стоящие на разных полюсах жизни, встретились в большом лагере ГУЛАГа. Первым заговорил Роман, которого Михаил не мог и узнать по его внешности, одежде, худобе. Через день Москвин вызвал Колчина и завел с ним профессио¬нальный разговор как с зэком. Роману пришлось повторить всё то, что было и есть у него в деле.
   Вскоре после этого, получив отпуск, Москвин едет на родину  в Шигали и сразу встречается с Верой Сергеевной. Старший лейтенант делает всё, чтобы Вера оставила мысли о Романе, которого он объ¬являет конченным человеком и делает ей предложение. Они тоже учились вместе и знали друг друга хорошо. «Однако, - гордо сообщает мне Роман Емельянович, - Вера Сергеевна оказалась не из тех, кто цепляется за офицерские звёздочки. Москвин получил «от ворот поворот». Но, слава Богу, это не отразилось его на отношениях со мной в лагере».
После разгрома Германии по сроку наказания Роман попадает под амнистию, хотя ранее он неоднократно писал прошение на имя М.И.Калинина о помиловании и просил отправить на фронт, но получал отказ.
1 сентября 1945 года, когда капитулировала Япония, Р.Е.Колчина освободили, и он поехал из Смоленска к своим родителям. Через два месяца с большими трудностями устраивается учителем, поскольку до войны он работал в школе.
В 1946 году Колчин намеревался поступить учиться – в Москве, в Казани. Но ему в эти города дорога была закрыта. Тогда он стал студентом Чувашского пединститута. Но свыше пришло распо¬ряжение: бывших в плену отчислить из института. Так, проучившись почти два года, студент остался вне стен института.
Тогда он попытался продолжить образование в Марийском, Мордовском пединститутах, но его нигде не принимали. Дороги дальше для него не было. Причина была одна: плен.
И все-таки Роман не сложил руки, не отказался от мечты. Именно в Пензе он нашел приют, где и окончил полный курс двух оставшихся факуль¬тетов пединститута.
Ещё в 1945 году произошла последняя встреча Романа с Верой Сергеевной, Обстановка в жизни Колчина была крайне неблагоп¬риятная. Он находился под «плотным колпаком работников Берии». Каждый шаг Германа был на виду и на учёте. Осведомители аккуратно и систе-матически докладывали о нём, куда следует.
Роман был уверен, что он не может принести счастья Вере, ибо его в любое время могут снова арестовать. Так, по крайней мере, иногда проговаривались и оперуполномоченные при осведомителях, а последние по дружбе об этом передавали  Колчину.
Искренне любя Романа, Вера готова была пойти на крайнюю жертву. Но Роман, давно любя Веру, не мог принять этой её жертвы, и их пути, к горю и сожалению обоих, разошлись навсегда.
Теперь по истечении времени Роман Емельянович видит, какой клад семейной жизни помогли «бериевцы» ему потерять. Физически и духовно богатая натура, Вера Сергеевна как истинно российская женщина на все руки мастерицей была.  Вера Сергеевна впоследствии по совету отца и с его благосло¬вения выходит замуж за отставного майора Николая Лапшина, - не по любви, конечно. Но вскоре она овдовела, похоронила и сына. А любовь к Роману продолжлась.
Удивительную жизнеспособность проявил Роман Емельянович за свои 86 лет, хотя болел и туберкулёзом. Многих его друзей уже давно нет. Некоторых, бывших в плену расстреляли сразу в Одессе, как только привезли в город из американских и английских зон по приказу Сталина. Многие нашли себе могилы на далёких  северных просторах, иные ушли из жизни уже дома, как говорит мой собеседник, «при помощи веревок», не выдержав беспрерывных преследований, допросов, а другие становились алкоголиками, спивались.
Но Роман Колчин не встал на колени перед жизненными испытаниями. Он до мозга костей оптимист, жизнелюб, добрый, приветливый по натуре человек, с чувством юмора. Он не прокуривал пайку хлеба ни у немцев, ни в своём лагере. В 1958 году Военный трибунал Московского Военного округа пересмот¬рел дело Романа Емельяновича Колчина и постановлением от 10/1-44 г. обвинение отменено и дело Р.Е.Колчина прекращено за отсутствием состава преступления. Он реабилитирован.
После восстановления своего честного и доброго имени Роман Емельянович воспрянул духом и всю свою дальнейшую сознательную жизнь посвятил делу обучения и воспитания подрастающего поколения.
Теперь он на заслуженном отдыхе. Но душевная боль, оставшая от  былого, всегда в нём, всегда в его сердце, подобно тому, как остаются болевые ощущения в уже несуществующей конечности после её ампутации. Такая боль исчезнет только вместе с ним.
Но есть у Колчина Романа Емельяновича мечта: чтобы ему дали медаль, такую, как получают ветераны войны. Он считает, что и его вклад в победу над фашизмом есть. И чувствует горечь оттого, что его имя не включают в списки награжденных. «Может быть, где-то меня по-прежнему считают изменником? – задает вопрос Роман Емельянович. И не верит в это. Не хочет верить. И мечтает написать письмо уполномоченнму по правам человека в Российской Федерации Владимиру Петровичу Лукину, чтобы тот разобрался и восстановил нарушенное право бывшего сержанта Колчина Р.Е. на очередную юбилейную медаль за победу в Великой Отечественной войне.
 И еще один факт свидетельствует о том, что Роман Емельянович до сих пор не утратил страха перед органами НКВД-КГБ, теперь уже ФСБ: он хранит в глубокой тайне события своей жизни. Не все знает о них и жена Романа Емельяновича. Знает, что он был на фронте, не знает, что был в плену, в немецкой разведшколе, а затем в советском лагере. А когда дал мне свой телефон, чтобы мы могли с ним связаться и записать его воспоминания, он просил сказать жене, что я - из отдела соц. защиты.
И еще мой собеседник просил меня не называть в работе его подлинного имени. Вернее, он согласился «выплеснуть наболевшее» только после того, как я убедила его, что могу написать вымышленное имя. И то имя, которым он назван в моей работе, он выбрал себе сам.
Есть у меня его фотография. Он пришел на мероприятие по конкурсу – на встречу с остербайтерами и военнопленными, которую проводил Пензенский Мемориал в Пензенском краеведческом музее. Пришел с опозданием, сел на стуле, ближайшем к выходу. И когда мероприятие подошло к концу, встал первым и вышел, не попрощавшись.
 Документы, которые у меня есть, подлинное имя Романа Емельяновича я могу передать в Международный Мемориал только после смерти Колчина. Это его просьба.