Иди и смотри: Жестокая виртуальная реальность Алехандро Гонсалеса Иньярриту

Когда во время объявления программы Каннского фестиваля стало известно, что вне конкурса будет показана VR-инсталляция «Плоть и песок» режиссера Алехандро Гонсалеса Иньярриту и оператора Эммануэля Любецки, никто не ожидал, что попасть на ее просмотр будет не так-то просто. А те, кому довелось оказаться на ней, теперь уверены: они наблюдали будущее кино. Ведь точно такие же ощущения люди испытывали во время просмотра «Прибытия поезда» в конце XIX столетия.

Финансирование проекта вела организация Fondazione Prada, созданная главой модного дома Prada для поддержки современного искусства. «Плоть и песок» — часть проекта Иньярриту, над которым он работал пять лет. Полностью инсталляцию представят в музеях Италии, США и Мексики начиная с лета. В Каннах показали всего 6,5 минуты, но этого достаточно, чтобы получить безумно яркое эмоциональное впечатление.

Инсталляция размещена в самолетном ангаре аэропорта Мандельё, расположенном в пяти километрах от центра города. 15 минут на фирменном автомобиле фестиваля — и меня высаживают возле постройки без опознавательных знаков. Водитель выходит и убеждается, что приехал правильно — у него первый рейс в эту сторону.

Внутри меня встречает улыбчивый юноша, который просит подписать бумагу, где устроители инсталляции снимают с себя всю ответственность за то, что я могу испытать внутри: «Переживание является добровольным, и я подтверждаю, что не имею физических или психологических заболеваний, которые могли бы ограничить мое Переживание».

Слово «Experience», указанное в бумаге, пишется с большой буквы. Переживание обещает быть грандиозным. Во втором пункте перечислены все побочные эффекты, которые можно испытать. Среди них головокружение, тошнота, припадки, укачивание, общий дискомфорт, головные боли и панические атаки. Больше всего напрягает строчка, где сказано, что я могу испытать смерть.

В ангаре постоянно слышится шум, как будто вертолетный. Сдаю сумку с компьютером, мобильник, а потом улыбчивый юноша просит снять аккредитацию с шеи: «На всякий случай». В это время раздается ужасный грохот. «Часть инсталляции. Скоро увидите», — юноша отвечает на мой незаданный вопрос.

Грохот несется из-за стены, на которой висит постер проекта с огромным сердцем, разделенным пунктирной линией. С одной стороны видна надпись «U.S.» (можно перевести как «Соединенные Штаты» или «Мы»), с другой — «T.H.E.M.» («Они»). Рядом — текст обращения Алехандро Гонсалеса Иньярриту на трех языках. Приводим его.

«Во время создания этого проекта я имел честь встретиться и поговорить со многими иммигрантами и беженцами из Мексики и Центральной Америки. Я пригласил некоторых из них поучаствовать в проекте, чтобы их личные переживания не оставались для нас всего лишь статистикой. Их нужно увидеть, прочувствовать и пережить. Их истории до сих пор преследуют меня. Несмотря на их трудное прошлое и текущие ситуации, дух этих людей не сломлен.

Перенося события, пережитые несколькими иммигрантами во время их путешествия через границу, я написал и поставил сцену, создав мультинарративное пространство, включающее многих из беженцев в своего рода полувымышленное этнографическое исследование.

Здесь нет актеров. Это настоящие истории, сыгранные людьми, пережившими их. Даже некоторая одежда действительно была на них в момент перехода границы.

Поскольку этот проект зародился у меня в голове четыре года назад, то основным интересом стала возможность эксперимента с технологиями виртуальной реальности. Она помогает исследовать человеческое состояние, находя личный подход к его представлению.

Я пошел на творческий риск, прошел по неизведанным пока путям и выучил ряд уроков. Несмотря на аудиовизуальность, виртуальная реальность — это не кино, и наоборот. Здесь нет кадра, нет двухмерных ограничений. Во время этого реалистично нереального переживания наши чувства проходят проверку на прочность.

Опыт, полученный во время инсталляции, для каждого будет своим».

Иньярриту работал над инсталляцией с компанией ILMxLAB, то есть в проекте принимают участие только цифровые копии иммигрантов. Но, даже зная это, все равно не представляешь, что тебя ждет.

«Можно идти», — улыбчивый юноша снова возникает рядом. Мы проходим вдоль ржавой стены. Оказывается, это фрагмент действующей стены, вывезенный с границы США и Мексики. Что еще более любопытно, раньше эти же стены служили платформами для взлета и посадки американских вертолетов во Вьетнаме.

«Действуйте согласно инструкциям», — говорит мне сопровождающий, и я прохожу в незаметную дверь. Оказываюсь в небольшой комнатке, где стоит скамья. На стене надпись: «Пожалуйста, снимите обувь и носки и поставьте ее в отверстие слева». Повинуюсь. «Ждите пока не сработает сирена, потом заходите», — гласит другая надпись. Сажусь на скамью. Вокруг нее разбросана обувь — мужская, женская, детская. Сапоги, сандалии, кроссовки — все ужасно пыльное и заношенное. Согласно надписи, это обувь, найденная в пустыне возле границы с Америкой. То есть ее носили настоящие люди. Живы они или нет, никто не знает. Читаю: «За последние 10 лет в Мексике исчезло более 6000 человек».

Сама комната с ее белыми стенами и мощным кондиционированием напоминает морозильники — las hieleras, как их называют иммигранты. В такого рода камерах (чуть большего размера) беженцы, пересекшие границу, содержатся в США. В среднем по два дня. Родители и дети разделены. Еду не приносят. Холод невероятный. Кто-то не выживает, после нескольких дней в пустыне иммигранты обезвожены и истощены.

Я сижу в комнате минут пять. Или десять. Может быть, пятнадцать. Время здесь останавливается. И вдруг звучит сирена, выводящая из транса. Босиком прохожу в дверь и оказываюсь в здоровом темном помещении. Ноги утопают в жестком песке. Посередине свешивается провод, прикрепленный к очкам виртуальной реальности. Меня встречают юноша и девушка. «Мы сейчас наденем на вас рюкзак, не пугайтесь. Если вы подойдете слишком близко к стенам, мы аккуратно сделаем вот так», — девушка слегка тянет меня за рюкзак. Нелегалов из Мексики в Штатах пренебрежительно называют wet backs из-за мокрых спин под тяжелыми рюкзаками. Но мысли об этом прерывает девушка: «Пожалуйста, постарайтесь не бегать! Вам захочется, но лучше не надо». Обещаю, что не буду.

На голову водружают конструкцию — тяжеленные очки и наушники. Готово.

Вокруг меня проявляется пустыня на рассвете. Дует легкий ветерок, слышно, как шумит перекати-поле. Кручусь на месте, вглядываясь в пейзаж. Вдруг на горизонте возникает группа людей. Они с трудом бредут прямо в мою сторону. Мужчины, женщины, дети — это те самые нелегалы, которых так боятся некоторые американцы. Уставшие и абсолютно истощенные люди. Они подходят ко мне, о чем-то говорят. Сопровождающий их «койот» — человек, организующий эти переходы — жалуется, что группа идет слишком медленно. На этом запасы моего испанского заканчиваются, и остальной разговор я не понимаю.

Рассматриваю людей. Они совсем рядом. Кажется, протяни руку — и дотронешься. Но проект имеет подзаголовок «Присутствующие виртуально, физически невидимые». Его можно отнести к беженцам, но сейчас я понимаю, что это прежде всего мы, гости инсталляции. Ощущение присутствия полное. Но при этом я не вижу своих рук и ног — для VR-проектов это нетипично. Отсутствуют и границы, обычно очерченные для тех, кто погружается в виртуальную реальность. Но мне не дают уткнуться в стену. Чувствую, как кто-то мягко тянет меня назад.

Пока я отступаю, в небе возникает вертолет. Он зависает над нами, и луч прожектора шарит по земле, высвечивая фигуры. Еще пара секунд, и у меня за спиной оказывается пограничный патруль. Из двух машин выскакивают американские пограничники с собакой. Я шарахаюсь в сторону, при этом задевая одного из перепуганных мексиканцев и невольно как бы «заглядываю» внутрь него. Там бьется сердце.

«Заглядываю» в пограничника — точно такое же сердце. Понятно, что хотел сказать этим Иньярриту: да, мы все одинаковые, несмотря на стены, разделяющие нас. Кстати, «заглянуть» в человека довольно непросто. Люди, хоть и сгенерированы на компьютере, но имеют вес и крайне реалистичны. Слово «дискомфорт» очень плохо описывает мои ощущения. Замечаю, что почему-то пытаюсь переместиться на сторону пограничников.

Внезапно картина вокруг меня меняется. Возникает стол, за которым сидят мальчик и девочка. Остальные мигранты тихо разговаривают между собой, кто-то поет. К этому моменту я уже сдвигаю наушники — слушать, как пограничник орет на кого-то, совершенно невыносимо. На столе между детьми возникает лодка с людьми. Она немного проплывает по столу и переворачивается. В одном из интервью Иньярриту рассказывал, почему включил это в проект: «Я разговаривал в том числе и с беженцами, которые переправляются морем. Если мексиканцы не умирают от жары, то они тонут. Их море — наша пустыня».

Какой-то парень пытается бежать. За ним срываются немецкие овчарки. Пограничники орут: «Мужчины налево, женщины направо! На колени!» Почему-то падаю на колени и проползаю подальше. Решаю, что дальше буду досматривать инсталляцию со стороны, как кино. Мне и так уже страшно, но для пущего кошмара над нами снова зависает вертолет.

И тут, пока я сижу, как мне кажется, в укромном углу, один из пограничников наставляет на меня оружие. «Эй, дамочка, вы что там делаете? А ну сюда!» С кем он разговаривает? Нервно оглядываюсь. За спиной никого. «Не вертитесь там!» — пограничник явно раздражен. Так это он мне? Пытаюсь встать. «А ну не шевелитесь! Стоять!» И тут раздается выстрел.

Меня только что убили. Прямо в пустыне. Где-то на границе с США.

Яркая вспышка света — и вокруг снова пустыня. Никого нет, вокруг разбросаны какие-то вещи. Среди них вижу казаки, которые разглядывала в морозильнике. У них был очень маленький размер.

Рюкзак, который явно служил дополнительной вибрацией (вертолеты чуть ли не сбивают с ног), снимают. Наушники я срываю сама, очки уже сдвигаю наверх. Кажется, меня пошатывает. «Как реагируют другие?» — спрашиваю ребят. «Ну, мало кто отсиживается! Вы кино смотреть пытаетесь, а это не кино», — отвечает девушка.

Иньярриту в интервью Deadline говорит, что его больше всего волновало, как технологии влияют на человеческое состояние. «Мы заперты в ловушке собственных мастурбаций интеллектуальных абстракций. Мне хотелось создать полное погружение. И тема иммиграции, к сожалению, требует показа в виртуальной реальности, потому что в обычной жизни мы уже утратили чувствительность».

На подгибающихся ногах выхожу из пространства через длинный затемненный коридор. Слева вижу лица тех же людей, с которыми меня только что свел Иньярриту. У каждого своя история — слова проецируются прямо на лица. На глаза наворачиваются слезы. И я снова в морозильнике. Надеваю свои кеды, снова жду сигнала. Выхожу в ангар. Забираю вещи. Признаюсь, что ничего страшнее в жизни не испытывала. Уже не такой улыбчивый юноша вздыхает: «Многие так говорят».